Зеркало Пиковой дамы
Шрифт:
Ключ она заранее потихоньку стащила у Вити-Мирона и сделала дубликат. "Как заправский воришка!" - хихикала Маня... но вообще-то ей было совсем не до смеха. По пути, в церкви Николая Угодника в Подкопаевском переулке купила две свечки. Постояла, помолилась... просила защитить их всех от той недоброй силы, которая затаилась где-то там, в зеркале... если все это, конечно, не бредни! Но нет, - Маша сердцем чуяла, что в самом деле их поджидает что-то грозное, жуткое, чему не найти объяснения и от чего не укрыться... С гулко бьющимся сердцем она вышла из храма и поспешила домой в студию.
Вот и сцена...
– Здравствуй!
– прошелестел в тишине её шепот.
– Ты мне не сделаешь зла? Я просто пришла поглядеть на тебя при свечах. Можно?
Задобрив незримые силы, таимые в зеркале, этой просьбой, она достала свечи, зажгла, а потом прошла за кулисы и выключила дежурный свет. Теперь в немой бархатной темноте горели два теплых живых огонька, колеблемые потоками воздуха. Маша, холодея от страха, подошла к зеркалу и поднесла к нему свечи. Увидала свое лицо с расширенными глазами, пустоту зала за спиной... ей показалось, что в зеркале мелькнула какая-то тень... и тут свечи погасли. Маня осталась наедине со своим страхом перед окном в иной мир!
Она так растерялась, что застыла на месте.
"Надо включить свет! Свет..." - билось в висках. Но она не могла пошевелиться от ужаса, точно её заколдовали. Что это? Как будто шаги? Точно, шаги, кто-то идет! Она едва успела спрятаться, проскользнув в узкое пространство между задником и зеркалом и, сжавшись комок, закрыла лицо руками.
В зале зажегся свет.
– Ну, вот оно, мое царство, - послышался голос Далецкого.
– Прошу!
Марк Николаевич! И с ним кто-то еще: высокий сухой старик в черном костюме при бабочке.
Маня приникла к узенькой щелке-зазору между центральным зеркалом и одним из боковых. В этот зазор все было видно.
– Что ж, недурно, недурно!
– прозвучал резкий звучный голос незнакомца.
– Вполне приличный зал, да и сцена вовсе не так мала, как ты мне говорил. Есть где развернуться!
– Пройдем на сцену или устроимся в зале?
– спросил Далецкий.
– Тут вот мой режиссерский столик, он хоть и маленький, но за ним нам будет вполне удобно.
– Как скажешь, Марик, - голос старика звучал теперь не так энергично, он стал мягче, теплее.
– Ну, побалуй, побалуй старика! Что ты там припас?
Марк Николаевич достал из портфеля бутылку коньяку, два яблока, апельсины, шоколад, тарелку и два свертка. Развернув один, он извлек две хрустальные рюмки, во втором оказались плоские золотистые пирожные, которые он разложил на тарелке.
– Ну и ну, неужели ты помнишь? Мои любимые берлинские пирожные! ахнул старик.
– Специально за ними в "Прагу" ездил! Настоящие берлинские пирожные только там, все остальное - гадость и пошлость!
Далецкий разлил коньяк, они подняли рюмки.
– За вас, мой дорогой, мой любимый учитель!
– произнес он, его голос дрогнул.
– Ну что ты, что ты - за тебя!
– протестовал старик.
– За твое молодое дело, за эту студию! И пускай в ней всегда горит живой огонь!
Они выпили, закусили и пустились в воспоминания о днях своей молодости, когда старик возглавлял театр, а Марк Николаевич пришел туда совсем юным актером, только
Беседа текла, время тлело, и у Мани стали слипаться глаза. Ночью она почти не спала - все думала, как придет сюда и что будет... И совсем не заметила, как уснула на прохладных досках планшета, меж рисованным задником и загадочным зеркалом, отгородившим от мира...
– ... и я просто не понимаю, что делать!
– услышала Маня, очнувшись, голос Далецкого - её пробудил резкий звук:
Она приникла к щели: Марк Николаевич поднимал упавшую зажигалку. Слава Богу, ничего страшного! Звук падения маленького предмета в гулком пустом пространстве спросонья показался ей громким, как выстрел. Маня протерла глаза и вся обратилась в слух. Похоже, разговор шел теперь о чем-то важном и неприятном, судя по напряженной позе Далецкого и сокрушенному виду старика. Коньяк почти весь был выпит: оставалось чуть-чуть на донышке, однако настроил он собеседников отнюдь не на веселье, а на весьма мрачный лад...
– Как же это произошло?
– наклонясь к Марку и подперев щеку рукой, говорил старый учитель.
– Как? Не знаю. Я могу только предполагать. Она человек очень чистый. Она изо всех сил старалась быть, а не казаться. Не лгать. Ко всему относилась всерьез, может быть, даже слишком...
– Далецкий говорил медленно, взвешивая слова, точно каждое слово решало в этот момент чью-то судьбу.
– Я говорю им: идите от себя к роли. Представьте себя в предлагаемых обстоятельствах. Вот она и представила! Наташка попросту не способна кривить душой и быть хоть в чем-то непоследовательной. Она максималист! Вот она, так сказать, и вошла в роль: решила полностью, до конца проникнуться всеми мотивами роли, всем, чем жила её героиня, то есть, азартной игрой. Она пошла в казино. Не удивлюсь, если к этому приложила руку Алена - дочь нашего спонсора. Ведь у него целая сеть казино по Москве...
– Ты хочешь сказать, что в казино пускают несовершеннолетних? усомнился Николай Валерьянович.
– Она выглядит гораздо старше своего возраста. И потом ей уж скоро шестнадцать!
– Ну-ну...
– покачал головой старик.
– И что же?
– Она стала играть. И игра затянула её. Это как наркотик!
– теперь Далецкий говорил зло, разрубая воздух рукой со стиснутым кулаком.
– Наташа уже не могла остановиться: летела, как бабочка на огонь. Сначала, видно, выигрывала - это всегда так. Это у них, в казино специально подстроено, чтоб подцепить на крючок! Вот она и попалась...
– он вдруг сморщился, как от приступа острой боли.
– Бедная моя девочка!
– Ты...
– старик пристально поглядел на него.
– Ты влюблен в нее?
– Ну... есть немного, - признался Далекий и опустил глаза. Потом поднял их и улыбнулся растерянной грустной улыбкой.
– Просто я отношусь к ней с чуть большей нежностью, чем самому бы хотелось... Но между нами ничего не было, если вы об этом... Я, может быть, малодушный человек и плохой режиссер, но не совратитель малолетних!
– Марик, не заходись, этого у меня и в мыслях не было!
– старик положил руку ему на плечо.
– У неё много долгов?