Зеркало Рубенса
Шрифт:
«Я бы и сам повесил у себя дома такую «Сусанну»… – подумал Тоби. – Но переговоры с въедливыми голландскими юристами у мэтра явно не получаются, раз он просит помощи Карлтона. Хотя это логично: именно Карлтон способен уломать голландцев, англичане сейчас – единственные союзники Голландии в Европе».
Тоби снова растерялся: допустимо ли принимать поручения от художника, даже если это сам Рубенс?
– Скопируйте, пожалуйста, этот документ. Я прошу господина Карлтона помочь мне получить такой же или подобный от Морица Оранского, – сказал Рубенс. –
Тоби успокоился, уверив себя, что берется всего лишь передать письмо.
Сусанне было неудобно и душно: корсаж платья туго затянут, тяжелое ожерелье сдавливает горло. Рубенс быстро наносил рисунок на доску, часто взглядывая на девушку. Чтобы успокоиться, Сусанна представляла, что перед ней не мэтр Рубенс, а просто знакомый, хотя бы ее учитель танцев – итальянец синьор Галетта. Итальянец тоже пожилой, смешно дрыгает ногами, когда подпрыгивает, показывая танцевальное движение. Они и правда чем-то похожи… А смешно будет, если Рубенс сейчас подскочит к ней и скажет: «Синьорина, дайте-ка мне вашу прелестную ручку!»
Девушка нечаянно хихикнула.
– Попробуй-ка надеть шляпу, Сусанна.
– Мне жарко.
– Хочу взглянуть на тебя в шляпе, надень.
– А вы не будете работать над моим портретом в саду?
– Нет.
– Почему?
– А почему ты спрашиваешь? Из-за ван Дейка?
«Лето наступило, а я должна в тяжелой шляпе, да еще и в праздничной накидке сидеть в его кабинете, как затянутый в корсет истукан… Когда ван Дейк пишет портрет Изабеллы в беседке, вокруг них щебечут птицы и пахнет цветами. А если я вспотею?» – Сусанна нахлобучила шляпу на глаза.
– Поправь шляпу. Дай сам поправлю. Думай о приятном. Что ты любишь?
– Танцевать. – Она снова вспомнила итальянца.
– А кто тебе нравится, ну, кто самое дорогое существо для тебя? Кроме жениха и родителей?
– Кобыла Мармотт, – улыбнулась Сусанна нежно. – Моя Мармотка.
– Думай про нее хотя бы…
– Что про нее думать? Я катаюсь каждый день, разговариваю с ней.
«Капризная девица. Почему Иза решила, что она умна? Сделаю эскиз, раз уж взялся, утро все равно пропало. Пусть Антонис потом дописывает ее портрет».
– Можно мне все-таки снять шляпу, мэтр Рубенс? – жалобно попросила Сусанна. – Лучше я буду ею обмахиваться!
«Почему она думает, что может со мной спорить? То она хмурится, то хихикает, моргает часто, похожа на молоденькую сову. Не могу же я ей сказать, что шляпа мне нужна, чтобы ее глаза не казались выпученными», – сердился Рубенс.
Он обратился к ней ласково, как к ребенку:
– Когда я писал портреты инфанты, эрцгерцогини и даже ее величества королевы-матери, они слушались меня, между прочим. И не вертелись.
– Понятно.
Сусанна старательно замерла, голова ее опустилась, будто шляпа и в самом деле была слишком тяжела: «Говорит со мной, как с дурой, так у меня глаз начнет дергаться…»
Рубенс разглядывал девушку. «Волосы у нее цвета темного меда,
– Что ты думаешь о моих картинах? – спросил не потому, что было интересно, а чтобы отвлечь. Все, что люди думают и говорят обычно о живописи, он давно знал.
– В Италии я видела много чудесных полотен, – оживилась Сусанна. – Мы с отцом старались попасть в те палаццо, где хранятся лучшие образцы живописи… Нас всегда приглашали, а если нет – мы сами напрашивались. Я больше всего полюбила картины и фрески Венеции.
Рубенс заметил, как преобразился ее облик, глаза стали глубокими.
– Надо, чтобы из-под шляпы выбивались пряди! От них на коже золотые блики, – прервал он девушку. – Сейчас я возьму кисть и намечу цвета на эскизе.
– Волосы выпустить справа или слева?
– С этой стороны. Нет, лучше с другой.
– Так?
– Дай-ка я сам…
Рубенс быстро подошел, осторожно высвободил из-под шляпы прядь цвета золота, другую стал заправлять Сусанне за ухо. Завитки ее волос оказались жесткими на ощупь. Отчего-то вспомнились слова брата: «Ловушка! Рыжие венецианские куртизанки – смертельная ловушка для мужчин», – говорил Филипп и смеялся. Бедный Филипп, вскоре из-за одной такой рыжей ему стало не до смеха. Рубенс почувствовал странно знакомый аромат, и вдруг возникло ощущение сладкой опасности, как много лет назад в Риме, но та римлянка была роскошной женщиной, а эта – девчонка. Некрасивая, пожалуй. Маленькая и вертлявая. И зачем такой глубокий вырез платья? Груди почти нет. Хочется провести пальцами по прозрачной коже, светящейся, с голубоватым отливом прожилок…
Он чуть склонился к ее шее.
– Ох. – В дверях кабинета стояла Изабелла с подносом и глубоко дышала, как будто она запыхалась, поднимаясь по лестнице.
Рубенс отпрянул и тотчас отошел к станку. Глупейшая, бессмысленная случайность!
– Теперь волосы смотрятся хорошо. Над ушами, – произнес Рубенс, чувствуя, что краснеет, и от этого начиная злиться. – Мне очень трудно работать сегодня! – сказал он недовольно, глядя на Изабеллу.
Грудь и лицо Сусанны покрылись пятнами, она привстала в кресле и тут же села. «Надо было сразу сказать, чтобы ее портрет писал Антонис», – досадовал про себя Рубенс.
– Спасибо за печенье, Иза, – обратился он к жене, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно, на самом деле он был готов сорваться. – Посидишь с нами? Сусанна говорит, что ей жарко в шляпе, и вообще она желает, чтобы я писал ее портрет в саду, и он был бы как твой, представляешь?
– У меня много дел на кухне, – произнесла Изабелла тихо.
Рубенс понял, что это тот редкий случай, когда его жена волнуется, возможно, даже сердится.
– Детей пора кормить.
– Не можешь пять минут посидеть здесь, когда я пишу портрет твоей родственницы? – Он с нажимом произнес «твоей». – Пожалуйста, останься, – добавил он ласково.