Зеркало тетушки Маргарет
Шрифт:
— Также я от души надеюсь, сэр Филипп, — продолжила леди Ботвелл, — что вы не забудете о том, что являетесь мужем и отцом, и хотя вы и считаете возможным потакать вашим воинственным причудам, но не позволите им завести себя в опасность, с которой вовсе ни к чему сталкиваться никому за исключением лишь профессиональных военных.
— Леди Ботвелл оказывает мне слишком большую честь, — молвил сей доблестный искатель приключений, — проявляя хоть малейший интерес к этим подробностям. Но чтобы успокоить вашу лестную для меня тревогу, скажу: не забывайте, ваша светлость, что я не могу подвергнуть риску сего весьма достойного отца семейства, которого вы столь любезно вверили моему покровительству, без того, чтобы
— Что ж, сэр Филипп, вы сами — лучший судья в ваших делах. У меня же нет прав вмешиваться — вы мне не муж.
— Упаси Господь! — вырвалось невольно у сэра Филиппа. Bпрочем, он тут же прибавил: — Упаси Господь меня лишать моего друга сэра Джеффри столь бесценного сокровища.
— Но вы — муж моей сестры, — продолжила леди, — и, полагаете сознаете ее нынешнее смятение духа…
— Если можно заставить меня осознать ее состояние духа, только о том и твердя с утра до вечера, — сказал сэр Филипп, — то уж верно, я худо-бедно об этом наслышан.
— Не берусь тягаться с вами остроумием, сэр Филипп, — отрезала леди Ботвелл, — но вам следовало бы понимать, что это смятение вызвано исключительно тревогой о вашей же безопасности.
— В таком случае я изумлен, что такая безделица столь волнует саму леди Ботвелл.
— Интересы моей сестры могут заставить и меня озаботиться передвижениями сэра Филиппа Форестера, хоть мне отлично известно что при иных обстоятельствах он не пожелал бы знакомить меня с ними. Кроме того, я пекусь еще и о безопасности моего брата.
— Вы подразумеваете майора Фальконера, вашего брата по матери? До он-то какое отношение имеет к нашей нынешней приятной беседе?
— То отношение, что вы и с ним имели некую беседу, сэр Филип, — ответила леди Ботвелл.
— Разумеется, мы же свойственники, — пожал плечами сэр Филипп, — и как таковые общались друг с другом.
— Вы уклоняетесь от темы, — возразила леди Ботвелл. — Под «беседой» я подразумеваю беседу недружественную, касательно вашего обхождения с вашею женой.
— Если вы, леди Ботвелл, считаете, что майор Фальконер настолько неразумен, чтобы навязывать мне советы по поводу моих домашних дел, то смело можете поверить и в то, что подобное вмешательство могло раздосадовать меня столь сильно, чтобы я порекомендовал ему приберечь свои советы до той поры, когда его о них попросят.
— И, находясь с моим братом Фальконером в таких отношениях, вы собираетесь вступить в ту самую армию, где он сейчас служит?
— Никто не знает пути чести лучше майора Фальконера, — усмехнулся сэр Филипп. — Искатель славы вроде меня не может выбрать себе лучшей дороги, чем следовать по его стопам.
Леди Ботвелл поднялась и подошла к окну, из глаз ее хлынули слезы.
— И подобная-то бессердечная болтовня, — горько промолвила она, — является единственным ответом, какой вы можете дать нам на наши тревоги из-за ссоры, могущей иметь самые ужасные последствия? Милостивый Боже! Да из чего сделаны сердца мужчин, способных так насмехаться над чужими страданиями?
Сэр Филипп был растроган и отбросил тот шутовской тон, каким разговаривал до сей минуты.
— Дражайшая леди Ботвелл, — произнес он, беря ее за руку, хотя она и неохотно позволила ему это, — мы оба неправы: вы столь серьезны, а я, должно быть, слишком легкомысленен. Спор, что был у нас с майором Фальконером, не имел ни малейших последствий. Право, если бы между нами произошло бы нечто такое, что требовало бы разрешения путем par voie du fait (насильственные действия), как мы выражаемся во Франции, то не такие мы с ним люди, чтобы столь надолго отложить встречу подобного рода. С позволения сказать, леди Ботвелл, будь широко известно, что вы или же миледи Форрестер боитесь подобной катастрофы, то сей слух вполне мог бы как раз вызвать то самое событие, какое иначе вряд ли произошло бы. Мне известен ваш здравый смысл, леди Ботвелл, и вы, несомненно, поймете меня, ежели я скажу, что дела мои и в самом деле требуют моего отсутствия в течение нескольких месяцев; этого-то и не может уразуметь Джемайма: вечно-то она возвращается к одним и тем же вопросам, почему вы, мол, не можете сделать того, другого, третьего; а когда вы наконец объяснили ей, что ее предложения совершенно ни с чем не сообразны, то приходится начинать все сызнова. Прошу вас, скажите же ей теперь, что вы удовлетворены. Она, как сами вы должны признать, относится к разряду тех людей, на которых авторитет действует лучше, нежели доводы разума. Лишь даруйте мне чуточку доверия, и собственными глазами увидите, как щедро я отплачу за него.
Леди Ботвелл покачала головой, словно слова его лишь наполовину убедили ее.
— Воистину трудно построить здание доверия, когда ему надлежит покоиться на столь шатком основании! Однако ж я сделаю все, что в моих силах, чтобы успокоить Джемайму, а касательно остального, скажу только, что почитаю вас ответственным перед Богом и людьми за исполнение нынешних ваших намерений.
— Не бойтесь, я вас не обману, — заверил сэр Филипп, — легче всего будет снестись со мной через почтовую контору Хелвет-Слойса, где уж я не премину позаботиться о пересылке моих писем, Что же до Фальконера, то наша встреча с ним завершится единственно бутылкой бургундского и никак иначе! Так что на этот счет можете быть совершенно спокойны.
Леди Ботвелл не могла быть совершенно спокойна, но точно так же она не могла и не понимать, что сестра ее сама усугубила бедственное свое положение тем, что, выражаясь на языке горничных, «слишком уж разошлась» и всем своим поведением, а иной раз и словами столь явно выражала перед посторонними недовольство предстоящей поездкой мужа, что это неминуемо должно было дойти до его ушей и тем самым еще больше рассердить его.
Но с этим семейным разладом ничего нельзя было поделать, и кончился он лишь в день прощания.
К сожалению, не могу доподлинно указать, когда именно сэр Филипп Форрестер отбыл во Фландрию, но случилось это в один из тех годов, когда военная кампания открылась с необычной яростью и много произошло кровопролитных, хотя и не решающих боев и мелких стычек между французами с одной стороны и союзниками с другой.
Из всех современных наших достижений величайшее, должно быть, состоит в той точности и скорости, с какой вести доставляются с поля событий в ту часть страны, где их ждут.
Во времена же походов Марльборо страдания несчастных, чьи родные находились в армии, многократно увеличивались той пыткой ожидания, какой подвергались они на протяжении долгих недель, прослышав о новой жестокой битве, в коей, по всей вероятности, могли принимать личное участие те, при мысли о которых их сердце сжималось от тревоги.
В число особ, наиболее страдающих от мучительной неопределенности, входила и жена — я чуть не сказала, покинутая жена — веселого сэра Филиппа Форрестера.
Одно-единственное письмо оповестило ее о его прибытии в Европу — новых не воспоследовало.
Еще одна весточка о нем долетела до нее из газет, упоминавших сэра Филиппа Форрестера, как волонтера, получившего задание провести весьма рискованную рекогносцировку, каковое задание он исполнил с величайшею отвагою, ловкостью и смекалкою, за что и удостоился благодарности командующего. Мысль о том, что он добился отличия, на мгновение заставила вспыхнуть поблекшие щеки его супруги, но краска тут же сменилась пепельной бледностью, лишь стоило ей осознать, какой он подвергался опасности.