Зеркало Триглавы
Шрифт:
— Я не хочу спать…
— Хозяин-барин… Ты-то выспался… — Антону не верилось, что они добрались домой. Мысли опять плавно переключились на хортов, без помощи которых они ещё неизвестно сколько бы шлялись по лесу.
Тишина родного дома успокаивала и внушала надежду на то, что все обойдется. Людмила прошла на кухню, уложила Птаха на стол, облегченно вздохнула, растирая занемевшие руки. Казалось, что холод, идущий от его тела, студил не только кожу, но и душу, напрочь прогоняя всякое желание бороться за спасение бесенка. Ведьма достала из низко висящего
Хриплый стон Птаха заставил Людмилу вздрогнуть. Она полуобернулась и заметила, как над неподвижным телом зависла темная бесформенная тень.
Пожалуй, тут одной только водой не обойдешься… Чародейка бросилась к шкафу — на стол полетели многочисленные мешочки и узелки с травами и снадобьями.
— Есть… — Увесистый вышитый тесьмой кисет шлепнулся на пол. — Как знала, что пригодится, рано или поздно…
Ведьма подхватила Птаха на руки, бедром оттолкнула стол к стене, сдвигая вместе с ним и лавку. Опустилась на колени, аккуратно укладывая тело посреди кухоньки.
Тоненькой струйкой посыпалась-потекла на пол могильная земля, собранная в нОчи заветные, очерчивая вокруг Птаха пятиконечную звезду.
Захныкала, запричитала тихонько притаившаяся в углу Кимря: — В доме-то, в доме зачем кудесить, это сколько ж мыться убираться надо, пока все следы тлена кладбищенского уберутся…
Надоедливые страдания домовихи о чистоте и порядке вывели и без того напряженную ведьму из себя:
— Сгинь, — коротко приказала она, не отвлекаясь от действа.
Кимря испуганно пискнула и пропала.
Установив восковые свечи в лучах звезды и подправив откинувшийся в сторону хвост бесенка, чтоб не вылезал за пределы очерченного ею знака, Людмила вздохнула (такого, как Птах, отчитывать не приходилось… не сплоховать бы… да сомневаться в своих силах нельзя…) и начала ритуал:
— Отступи от меня, холод, вой да морок, — от легкого щелка пальцев ведьмы одновременно зажглись огни у ног Птаха, засияли бездымно. — Обойди меня, сухота сухотучая, маята нечистая… — Поочередно вспыхнули фитили свечей у его верхних лап. — По руслу огня в МЕНЯ войди, сила небесная. — Ярко запылала самая толстая свеча в изголовье, промеж коротких рожек.
— Черная нить звезды, обратись в красную. Текучая сила звезды в МЕНЯ пролейся!.. По руслу огня — в МЕНЯ!.. — приговаривая так, медленно пошла ведьма по кругу посолонь, изредка окуная сложенные ковшиком руки в живой огонь, словно собирала жар в пригоршни.
Семь раз обошла чародейка вокруг лежащего, ускоряя темп наговора и собственный шаг. Когда засветилась тусклым багрянцем вычерченная звезда на полу, встала в изголовье мертво лежащего бесенка, раскинула руки в стороны. Ржаво-желтые сполохи бойко заплясали на стенах, разгоняя полумрак небольшой кухоньки. До потолка взлетели лепестки неистового пламени, вспыхнувшего на её развернутых к невидимому небу ладонях:
— Всех духов Земли, Воздуха, Воды и Огня — всех прошу, всех вызываю! Проведите меня, духи, меж столбами на ту сторону жизни, где есть тайна сна мертвого, тайна сна живого,
Сжала изо всех сил толстую свечу, чувствуя, как истекает через плотно сомкнутые пальцы сила, как плавится, меняя очертания, податливый воск от жара рук, краем глаза наблюдая, как мечется зависшая над Птахом тень, как рвется, словно пес шелудивый с цепи. Разжала Людмила руки, глянула, что получилось — перед ней предстала миниатюрная фигурка из воска, как две капли воды похожая на бесенка, даже губы растянула в едкой усмешке, будто сомневалась, что удастся ведьме задуманное.
Звонко тенькнула над головой туго натянутая струна. От резкого звука заломило зубы. Услышали, отозвались все-таки… Пора…
Отскочила спешно, чтоб не задело её ненароком.
Глухой вой, полный невыразимой злобы, оглушил ведьму и тут же прервался. Закружилась над восковой куколкой заверть буроугольная, превратилась в веретено юркое, зависло над ней на миг, да и втянулась в обманку. Схватила чародейка куколку-чернушку, свернула ей голову, не обращая внимания на болезненное колотье в кистях, разломала на кусочки мелкие. Потом ногой разметала землю могильную, чтобы пути назад никто не нашел.
Ну, вот, теперь можно и о теле подумать… Пучком крапивы, смоченной в живой воде, прошлась с головы до ног по бесенку, смывая налет навьей изморози и приговаривая:
Чиста вода,
Сокрушаешь ты снега
и следы нечистые,
хожженьица тяжелые заступаешь,
а, заступая, занимаешь чистотой.
Так сокруши ты и в Недоле
крови порченые, стылые,
Заступи насыльные пагубы,
изыми тяжелые маяты.
Займи, животворная,
Место прочно,
Не на миг, не на час, а навсегда…
Разжала стиснутые зубы, влила немного водицы в рот. Зашипела вода, легким паром поднялась вверх.
— Маловато будет, — решила ведьма, щедро плеснула из глиняной бутыли ещё, не жалеючи нисколько, да не рассчитала малость.
Вздрогнул Птах, едва не захлебнувшись.
— Шоковая терапия, — невозмутимо пояснила чародейка, не вдаваясь в подробности.
— Мы дома? — бесенок распахнул удивленно глаза. — А как?..
— Дома, дома… не болтай почем зря… — Ещё не хватало остаток сил тратить на рассказы о том, что было. — Всему свое время. Лежи, не вскакивай, тебе отдохнуть надо, да и мне не мешало бы.
'На чем только сама держалась все это время, самой непонятно, — думала Людмила, вплетая в красную самопрядную шерсть сухие побеги кошачьей травы, спорыша, плакун-траву, корешки морозника и жилку серебряную заговоренную от всякой напасти. — Птаху сейчас наузов (см. ссылку 1) навяжу, а потом в баньку и спать… — Она глянула на бесенка. Тот задремал, пока она возилась, но во сне метался, будто сражался с кем-то незримым. Чародейка подумала и добавила в плетение ещё и белены, от горьких мыслей защитницу. — Все одно пригодится… .