Зеркало вод
Шрифт:
— Мы живем на перепутье цивилизаций, — обращается ко мне Жан-Клод. — Все, что мы научились любить, все, чего мы достигли, устарело. Такого рода книжки, какие пишу я, смешно читать, не говоря уже о том, чтобы писать! А вот этот матч, с его неправдоподобной жестокостью, со всеми его атрибутами, — это, быть может, прообраз будущего.
И он запил свою философию глотком водки.
— Чтобы было не так горько…
Вратарь-канадец упал на спину, словно гигантское насекомое, американец на полной скорости налетел на него и придавил всей тяжестью своего тела. Нокаутированный канадец не сразу пришел в себя, потом, хрипя, освободился от противника и вернулся в строй.
Время от времени судья —
К концу матча игра уже перестала быть похожей на игру. Вначале ее прервала драка, затеянная у ворот американцев. Маленький судья героически ринулся в самую гущу свалки и с трудом разнял драчунов. Он отправил нескольких игроков на скамейку штрафников.
Игра возобновилась, она была неровной и несколько беспорядочной; то в одном углу ледяного поля, то в другом возникали стычки — словно языки пламени полузатушенного пожара. Потом началась общая потасовка, и матч закончился разгулом необузданной жестокости. Зрители на трибунах тоже затеяли драку, и на стадионе появилась полиция. У нас, в ложе для представителей прессы, было поспокойнее, но и мы уже были на пределе. Атмосфера накалилась донельзя. Жан-Клод решил, что пора уходить, и поднялся, оставив в ложе пустую бутылку. Я подобрал лисью шапку, которую он чуть было не забыл, и отдал ему. Русские потянулись к нему один за другим, чтобы пожать руку, и тут вдруг Жан-Клод запел:
Все газеты врать горазды, Папа говорил мне. Ты не верь тому, что пишут, Папа говорил мне.Русские смеялись, не понимая слов. Порывшись в карманах, они нашли значки и подарили нам. Жан-Клод приколол на свой плащ красный флажок и снова запел:
Все газеты врать горазды, Папа говорил мне.За оградой стадиона, на дороге, которая вела обратно в город, все еще не утихли страсти. Люди толкались, напирали друг на друга, кричали. А Жан-Клод продолжал во все горло распевать придуманную им песню:
Все газеты врать горазды, Папа говорил мне.И вдруг он предложил:
— А не пойти ли нам выпить по маленькой, чтобы согреться?
— Вернемся в пресс-центр, там и выпьешь.
— Ну и зануда же ты! Только бы ставить мне палки в колеса.
— Мы ведь еще не ужинали. Сначала надо бы перекусить.
— Я не хочу есть.
Кончилось тем, что он все-таки пошел со мной.
Дорога была хорошо освещена. Под каждым фонарем мы нагоняли свои тени, которые потом снова начинали убегать от нас.
Когда мы уже сидели в кафетерии и Жан-Клод нехотя жевал свою ветчину, появился Симеон Олетта.
— Я был весь день занят по горло. Вы слышали, какой скандал разразился?
— Скандал?
— Тоже мне журналисты! Так вот, эти молодчики, что разъезжают на «бентли» — четверка бобслеистов, — сегодня утром отказались стартовать. Они прямо так и заявили, что боятся. У них отняли олимпийские удостоверения и выдворили из гостиницы. Скорее всего, они уже уехали отсюда. Но это вызвало дискуссию по поводу трассы — говорят, она очень опасна.
Жан-Клод казался удрученным.
— Какой ужас! — сказал он. — Их лишили чести.
— Я же говорил, что тебе незачем с ними якшаться, — сказал Олетта.
— Ни черта ты не понимаешь и никогда не поймешь! Они славные ребята.
Обидевшись, Олетта повернулся к нам спиной и ушел из зала. Когда он исчез, Жан-Клод сказал:
— Статья, которую я до сих пор не написал, — это вроде отказа стартовать. Только у меня не хватает мужества заявить об этом во всеуслышание.
— У тебя еще есть время до завтра.
Как обычно, мы спустились в бар. Жан-Клод непременно хотел выпить местного вина. Мне казалось, что он уже не в состоянии говорить. У него хватало сил только на то, чтобы держаться прямо. В тот момент, когда журналист-англичанин, взобравшись на эстраду, запел «Whispering» [28] , Жан-Клод поднялся и сказал:
— Иду писать статью.
Я отпустил его одного, но он тут же вернулся.
— Я потерял шапку, которую купил для сына.
Мы осмотрели все вокруг, но шапки не нашли. Потом снова поднялись в кафетерий. Уборщица подметала зал, поставив перевернутые стулья на столы. Она сказала, что ничего не находила.
28
«Шепот» (англ.).
— Наверное, я посеял ее на улице, когда выходил со стадиона. Пойду поищу там.
— Да ее кто-нибудь уже подобрал. Это совершенно бесполезно.
— Я должен ее найти во что бы то ни стало.
— Купи другую, и дело с концом.
— Я купил последнюю. Все детские шапки распроданы.
Я выразил сомнение:
— Поищи в других магазинах.
Но он упорно стоял на своем.
— Я провожу тебя, — сказал я. — Вдвоем лучше искать.
Однако Жан-Клод категорически запретил мне выходить. Он хотел идти один, и его упрямство взяло верх. В этом было нечто ужасное. Что проку от нашего ума? Это падший идол. Воля подчинила его себе, сделала его своим рабом и соучастником. Я не мог ни удержать Жан-Клода, ни пойти вместе с ним.
Я решил ждать его в холле. Я не сердился на Жан-Клода. В этом происшествии с шапкой угадывалась вся сила любви и чувства вины (двойной вины — ведь он дал жизнь этому ребенку и оказался незадачливым отцом). Единственное, что он мог для него сделать, — это купить жалкий сувенир. Так нет же, он умудрился его потерять.
Убедившись, что его все еще нет, я отправился на поиски. Дотащился до самого стадиона, обошел все прилегающие к нему улицы и вернулся в отель ни с чем. В этот час все бары, ночные кафе и отели уже закрылись. Я несколько раз выходил на улицу, чтобы посмотреть, нет ли там Жан-Клода, и каждый раз уходил все дальше и дальше от отеля. На окраине города перед большой шикарной таверной я обнаружил «бентли». Я вошел и попросил ночного сторожа разбудить бобслеистов. Они появились один за другим, все четверо. При иных обстоятельствах эта сцена была бы довольно забавной. Я попросил их помочь мне. Они помнили, что произошло на стартовой площадке бобслея двое суток назад, и сразу решили, что дело принимает серьезный оборот. Мы сделали первое, что пришло нам в голову, — прочесали город. Но я не верил, что это может нам что-то дать, — ведь я уже обежал его вдоль и поперек. И тут вдруг вспомнил, как Жан-Клода завораживал трамплин. Я поделился своими предположениями с бобслеистами, и все сразу поняли, что он мог пойти только туда, чтобы выкинуть какой-нибудь номер. Мы прыгнули в «бентли». Просто невероятно, как этот музейный экспонат, несмотря на холод, мгновенно заводился. Гигантский трамплин, вырисовывавшийся на фоне ночного неба, манил к себе блеском огней. «Бентли» подкатил к нему после того, как его несколько раз занесло на обледеневшей дороге.