Зеркало за стеклом
Шрифт:
— Ты что это, госпожа ведьма, смерти моей желаешь? — размазывая по лицу слёзы, и громко шмыгая носом, надвинулась на меня Турасья. — Хочешь тоской уморить, а сама за моего ненаглядного замуж выскочить?
— Ты что городишь-то, скорбная невеста?! — ахнула я, невольно отступая спиной к двери на дрожащих ногах. Правую ступню сильно кололо, и я представила, как пытаюсь, хромая, сбежать от разъярённой девицы килограммов в девяносто живого весу. Картина вышла не очень. Особенно момент, когда я спускаюсь по лестнице, а Турасья с гиканьем просто падает на меня плашмя. — Какая смерть, какое замуж?! Я сюда целый день по твоей просьбе шла! Ты своих шоколадок пере…
— Шла целый день, а обратно за полдня добежишь, ведьма-разлучница! — истерично взвизгнула невеста и ринулась на меня. Я
Во внезапно открывшуюся входную дверь я вылетела так, будто меня подбросила невидимая сила. Кого-то, намеревавшегося сделать шаг за порог, и уже поднявшего для этого ногу, просто снесло. Мы вместе покатились с трёхступенчатого крыльца, упали, а сверху нас придавила бестолково барахтающаяся и ревущая от страха Умая. Кое-как спихнув её с себя, я скатилась с ругающегося мужчины на землю и припустила к воротам, чуть не споткнувшись о собственный подол. Сзади нарастали крики. Разбуженные слуги выскакивали из дверей, белея в сумерках исподним. Последней на пороге показалась Турасья. Я отчаянно дёрнула створку ворот и чуть не вывихнула себе руку. Заперто! Где этот любитель нетрадиционных методов сведения синяков с ключами?! Путей для отступления не было. Ограда слишком высока, чтобы через неё лезть, а летать и просачиваться в щели я не умею.
— Ах ты ж змеюка подлая, сейчас я тебя отучу, как…
— Тураша! — спокойный, сильный, но крайне удивленный голос раздался от порога. Там, отряхиваясь, стоял тот самый мужчина, на которого я так невежливо выпала из дверей.
— Гудорушка! — раскрыв широкие объятия, девица с радостным визгом перепрыгнула крылечные ступеньки, отпихнула неуклюже поднимающуюся с земли горничную и прижала к пышной груди плотного невысоко суженого. Я с гортанным стоном облегчения упёрлась лбом в ворота.
Час спустя мы сидели за широким дубовым столом, ведя непринуждённую беседу с Гудором Матвеичем. Турасья сама подносила нам всевозможные яства, каждый раз старательно делая передо мной низкие реверансы (я, наконец, узнала их правильное название). Поясные поклоны были отвергнуты после того, как сгорающая от стыда невеста уронила солонку. Несколько минут размахивания руками в ограждающих от злых духов знаках, плевков через левое плечо и громкого неестественного смеха над рассыпавшейся солью убедили девицу, что истовые поклоны с чем-то в руках чреваты. Но от чувства вины перед госпожой ведьмой не избавили. Турасья горячо винилась, клялась в том, что всему виной девичья тоска, и что серьёзно калечить она меня не собиралась. Так, выдрать пару клоков волос, расцарапать лицо и подбить оба глаза. А потом распотрошить мою котомку и растоптать всё её содержимое. Я задумчиво пожевала поднесённый ломтик парной ветчины и согласилась, что девицы накануне свадьбы бывают очень впечатлительными, и зла на них за это держать не надо.
Гудор, улучив момент, тронул меня за рукав и тихо поблагодарил.
— Она ведь у меня не злая. Просто молодая ещё совсем. Страсти кипят. — И снова скрылся в клубах сизого дыма из трубки.
Торговец оказался очень приятным человеком. Невысокий, крепко сбитый, с простым лицом и весёлыми морщинками вокруг глаз, он был вдвое старше меня, но при этом отнёсся со всем уважением к молодой сельской травнице.
Под его доброжелательным взглядом я вдруг очень смутилась и растерялась, осознав, что вся моя бесцеремонная бойкость в общении куда-то исчезла. Я могла сколько угодно упражняться в ехидстве, вдоль и поперёк
Но чего, оказывается, я не могла — так это свободно общаться с незнакомым человеком, который никак на меня не давил, вместо этого просто располагая к общению. Это стало для меня таким поразительным открытием и, видимо, тут же отразилось на лице, что Гудор даже обеспокоенно спросил, всё ли со мной в порядке. Я кивнула, обманывая его и пытаясь подбодрить себя. Сначала беседа не клеилась, но пока Турасья, разогнав шушукающихся слуг спать, сама суетилась у печи, мы потихоньку разговорились.
Гудор был вдовцом. Сын от первого брака давно жил в Алашане, заведуя отцовским делом по изготовлению шоколада. Столичные модники и модницы готовы были выкладывать неприличные суммы за необычную новинку, так что дело приносило хорошую прибыль. Раз в три месяца сын отправлял отцу посыльного с половиной выручки и мешком произведённого лакомства. Молодой невесте шоколад пришёлся по вкусу, и Гудор с удовольствием баловал зазнобушку. Отправляясь, чтобы уладить кое-какие дела перед свадьбой, он отвёл милую в холодный погреб, где хранил сласть в плотных бумажных кульках, и открыл тайну её чудесного действия на хандру.
— Кто ж знал, что она всё сразу скушает. — Усмехался мужчина, посасывая трубку, и с нежностью глядя на Турасью, покрытую бледнеющей аллергической сыпью. Я намешала нужных травок (благо, отправляясь в путь, набрала с собой всего по чуть-чуть на всякий случай, а расправиться с моей котомкой вспыльчивая невеста, слава Богу, не успела) и напоила красную девицу получившейся горечью. В снадобье можно было добавить мёда, чтобы вкус стал приемлемым. Но я не удержалась от маленькой мести за попорченные нервы и заставила выпить, как есть. Турасья кривилась и пучила глаза, но проглотила всё безропотно, а потом ещё долго приседала, благодаря за избавление. Шоколад я ей строго-настрого запретила есть до окончания медового месяца. А потом — понемногу и только под бдительным присмотром Гудора Матвеича. Тот одобрительно кивал на мои слова и строго сдвигал брови на неуверенные протесты невесты.
Спать мы разошлись глубокой ночью. Видя, как я украдкой пытаюсь сполоснуть в умывальнике шею, догадливый купец предложил мне не мучиться и кликнул заспанную Умаю, которая проводила меня до холодной бани, где я и окатилась парой тазов ледяной колодезной воды. Ничего, не зима на дворе, зато хоть пыль и пот смылись.
— Охота Вам была, госпожа ведьма, в холодном полоскаться, когда завтра перед свадьбой вдоволь напаритесь. — Не таясь, зевнула горничная, собираясь уходить. Меня определили на ночлег в одной из комнат для прислуги, так что кому-то сегодня пришлось потесниться. Возможно, самой Умае.
— Завтра будет завтра. — Невнятно пробубнила я, ныряя в одолженную Турасьей чистую ночную рубашку, в которой чувствовала себя, как муха в пододеяльнике, и зевнула в ответ, прикрыв рот ладонью.
Уснула я, только-только успев опустить голову на подушку. А может, ещё и не успев.
За окном прочувствованно заорал петух. Выплыв на мгновение из мягких объятий сна без сновидений, я потянулась, сладко зевнула и решила, что какой-то петух мне не указ. Выпростав одну ногу из-под одеяла, я пошевелила пальцами и с умиротворённым вздохом перевернулась на живот. Умиротворение тут же сошло на нет, потому что шишка-оберег впилась в кожу. С недовольным бурчанием я села на кровати, запустила руку за обширный вырез ночной рубашки и потёрла ноющую грудь. Пальцы нащупали несколько вспухших полосок. Видимо, вчера шишка расцарапала до крови, и в крохотные ранки забилась городская пыль. Неприятно, но быстро поправимо.