Зеркальшик
Шрифт:
На площади раздались поспешные шаги. Эдита вздрогнула и прижалась всем телом к выступу стены. Шаги сопровождались собачьим лаем. Девушка не решалась вздохнуть. Но звук шагов исчез так же внезапно, как и появился.
И тут Эдита не выдержала. Она рыдала так, как никогда еще в своей жизни не рыдала. Она оплакивала свою жалкую судьбу, бедность и беспомощность, свою слабость — и внезапно поняла, что вряд ли что-то изменится, если ей не удастся вырваться из этого проклятого замкнутого круга. Разве хотелось ей до конца своих дней спать на грязных ступеньках, быть предоставленной на растерзание всем ветрам и произволу злых людей? Неужели же она действительно хотела бродить по
Жалость к себе смешивалась со злостью. Эдита чувствовала, что ее охватила ярость, злость на богачей, гнев на мужчин и особенно на собственного отца, из-за которого она вынуждена была так жить. Всхлипывая, замерзая, борясь с собой и своей судьбой, девушка прислонилась к стене церкви и стала проклинать тот день и час, когда уступила своему отцу и согласилась уехать из Майнца. Неожиданно ей в голову пришел простой вопрос: почему ты отказываешься принять наследство Доербеков? Что это, гордость, скорбь, стыд, страх или просто навязчивое желание страдать? И разве не глупость — каждая из этих возможных причин?
Пошел дождь. С крыши бокового нефа падали крупные капли, брызгая на ее разодранное платье. Перед Эдитой лежала безлюдная площадь, похожая на темное зеркало, сверкающая и таинственная. Крысы шныряли по камням, пищали и дрались за объедки, оставленные дикими кошками. Эдита с отвращением отвернулась. Как же давно она спала в сухой теплой постели, ела за столом и мылась в чане!
Когда дождь пошел сильнее, Эдита быстро перебежала под главный портал церкви, где уже спали трое нищих. Опасно было оспаривать спальное место у незнакомых попрошаек, поскольку спальные места в отдельных частях города распределяли короли нищих, по крайней мере, лучшие из них. Особой популярностью пользовались ризницы окружающих церквей, от которых у королей были свои ключи, и пристройки нефов, выходящие на узкие боковые каналы.
Чтобы избежать ненужных споров, Эдита предпочла разделить остаток ночи со Скорбящей Матерью, которая занимала нишу в стене слева. За мраморной статуей было достаточно места для сна.
Эдита дремала до рассвета, и прежде чем кампо деи Санти Апостоли оживился, она успела принять решение. С первыми лучами солнца девушка направилась к Чезаре Педроччи, адвокату, чтобы выяснить, какие формальности необходимо уладить в связи с наследством Доербеков.
Заспанный Педроччи, который принял ее в халате, несмотря на ранний час был очень рад появлению Эдиты и тут же потребовал десять процентов от унаследованного состояния или четыре корабля — тогда он будет работать. Адвокат, уродство которого превосходила только его алчность, думал, что Эдита глупа, и до недавнего времени так оно и было. Но прошедшая ночь сделала из скромной, доверчивой девушки совершенно другого человека, человека, которого она и сама еще не знала — непреклонного, уверенного в себе и решительного.
— Послушайте, адвокат, — ответила ему Эдита, — я допускаю, что по моему виду можно подумать, будто меня легко одурачить. Но по одежке не судят. Я предлагаю вам не более одного процента, и если будете артачиться, моими делами займется кто-нибудь другой из вашего цеха. В Венеции много адвокатов.
Решительность, с которой ответила ему девушка-оборванка, смутила Педроччи. Темно-красный нарост у него на носу посинел. Адвокат ловил воздух ртом. Наконец Педроччи согласился и ответил:
— А вы знаете, донна Эдита, вы — сказочно богатая женщина! Кроме палаццо Агнезе вам принадлежат три арсенала и третий по величине флот в Венеции. Плюс наличные — более трех тысяч золотых дукатов. Вас можено только поздравить.
— Оставьте поздравления при себе! — отрезала Эдита. — Меня интересует не столько точное описание моего состояния, сколько налог на наследство в республике.
Чезаре Педроччи обещал ей выяснить это к завтрашнему дню.
Неожиданное наследство Эдиты и то, как она им распоряжалась, вызвало множество слухов в Кастелло и Дорсодуро, Сан-Марко и Каннарегио. Первым делом новая хозяйка палаццо Агнезе уволила всех, кроме Джованелли, командующего флотом. Та же участь постигла и мебель палаццо Агнезе. Портному в Сан-Марко, который уже служил Ингунде Доербек, Эдита заказала дорогие платья из парчи и камки. Брадобрей с Риальто сделал для нее рыжий парик из длинных волос цыганки, которые та продала за два скудо. Так Эдита исправила единственный недостаток, напоминавший о ее бесславном прошлом.
У того, кто богат, нет недостатка в друзьях. Самые видные и состоятельные мужчины роем вились вокруг Эдиты, ища ее расположения. Среди них был мессир Аллегри из Совета Десяти, капитан корабля Доменико Лазарини, сказочно богатый судовладелец Пьетро ди Кадоре и адвокат Чезаре Педроччи, который уделял внимание Эдите не только исходя из финансовых интересов.
Повинуясь инстинкту, которым обычно обладают только опытные женщины, Эдита однажды пригласила их всех к себе, чтобы услышать, чего они хотят. Она не знала наверняка, но догадывалась, что они враги. Если забыть о том, что донна Эдита была юной девушкой на выданье, то Лазарини и ди Кадоре больше всего интересовались семью кораблями богатой наследницы, тогда как Аллегри и Педроччи предпочитали земельную собственность и деньги Эдиты.
Эдита приняла мужчин в своем заново обставленном салоне на втором этаже палаццо Агнезе. Обтянутые желтым шелком стены и белая мавританская мебель придавали некогда мрачному залу для приемов даже некоторую игривость. Все четверо полагали, что в гости пригласили его одного, но, раскусив хитрость, все же сделали хорошую мину при плохой игре и стали осыпать богатую наследницу комплиментами. Они вели себя словно комедианты в театре и не удостаивали друг друга даже взглядом.
Когда Аллегри закончил свои восхваления, Эдита обратилась к нему, причем по ее улыбающемуся лицу ничего нельзя было прочесть:
— Мессир Аллегри, я вас не узнаю. Во время нашей последней встречи вы назвали меня «сукой». Хотя мой характер, да и вообще поведение нисколько не изменились, теперь у вас для меня находятся только хорошие слова.
Трое остальных склонили головы, сдерживая улыбки. Аллегри попытался защититься.
— Донна Эдита, я знаю, это непростительно, и мне хотелось бы, чтобы того допроса никогда не было. Но все говорило против вас, вы же знаете, да и показания свидетелей тоже…
— Все говорило, все говорило! — взорвался Лазарини. — Председатель Совета Десяти не должен поддаваться на всякие уловки. Ему следует исходить исключительно из фактов, иначе это навлечет позор на Совет.
Тут же вмешался адвокат.
— Разве не предупреждал я вас, мессир Аллегри? — сказал он, обращаясь к Председателю Совета Десяти. — Разве не указывал с самого начала на то, что жена судовладельца лжет? Вместо этого вы пытались вырвать у донны Эдиты признание в преступлении, которого она не совершала. Мне даже подумать страшно, что было бы, если бы осенняя буря не выбросила на берег трупы выродков.
После этих слов повисло тягостное молчание. Наконец Аллегри поднялся и, обращаясь к Эдите, сказал: