#Зерна граната
Шрифт:
– Сочувствую твоей утрате. – Агнесс с готовностью приняла роль утешительницы и протянула руку, чтобы коснуться острого плеча Гуннивы, но та отпрянула.
– Не думаю, ваше величество. Прежде чем жалеть меня, извольте выслушать всю правду. Если быть предельно откровенной, я бы никому не хотела этого рассказывать, но опасаюсь, что ваша милость узнает обо всем от злых языков, а я окажусь лгуньей. Поэтому лучше я сама…
Ее рассказ был долгим, а речь – прерывистой. Агнесс узнала о том, как благородная дочь герцога прошла через череду публичных домов, цепляясь за жизнь и остатки достоинства, как была вызволена из рабства Мейером и как была ему благодарна. Но едва она смогла расправить плечи, ассистент Жоакина начал угрожать, что расскажет президенту об аристократическом происхождении фаворитки – и тот откажется от нее.
Но подлец не успел воплотить свои угрозы. Он сделал нечто худшее.
– Говорят, он не мучился, – простонала Гуннива. – Хотела бы я, чтобы ублюдок страдал за двоих, но нет! Его даже не судили!
Агнесс не знала, что ответить. Она даже не могла поднять глаз на подругу юности. Подобные чувства она испытывала много лет назад, когда ее любимец, коротколапый песик Дарси, возвращался с прогулки перемазанным землей и выкашливал на хозяйскую постель нечто многоногое, пойманное в саду, скользкое от слюны и еще почти живое. Она не переставала любить его, но брезговала гладить, пока питомца не отмывали дочиста.
Настенные часы пробили час пополуночи.
– Презираете меня?
– Нет, – прошептала Агнесс, смахнув выступившие слезы стыда, – что ты, нет. Чем тебе помочь? Боюсь, я могу не так много, но комнат здесь достаточно, и ты вполне…
– Королева Кантабрии может все! – Глаза Гуннивы вдруг загорелись отчаянным огнем. – Если Жоакина признают преступником, и если… если… я не принимала отвар уже несколько месяцев, – она понизила голос. – Понимаете?.. Если… тогда я погибну! Это хуже публичного дома… Это государственная измена!
Агнесс была королевой считаные секунды – от первого и до последнего слова клятвы, произнесенной в ратуше. Она не чувствовала себя королевой. Она ничего не должна была людям, погубившим ее отца, дом и юность. Но что-то подсказывало ей: если сейчас она откажется от короны, то загубленных жизней будет намного больше.
Пересилив себя, Агнесс взяла Гунниву за руку.
– Расскажи мне о Жоакине Мейере. Все, что знаешь. Тогда, возможно, я смогу что-то сделать.
Не раз за многовековую историю женщины восседали на троне Кантабрии и носили ее тяжелый изумрудный венец. Почти все они были вдовами, и многие становились ими по своей воле. К услугам правительниц были стилеты, яды, шелковые удавки и несчастные случаи. Сольвейг Справедливая избавилась от четырех супругов за двадцать лет своего правления, пока ей не перестали навязывать новых претендентов. Но это только легенды, верить которым – удел челяди.
Агнесс не была вдовой и не хотела ей быть. Но ее платье, маленькая шляпка с пером ворона и даже перчатки, которые она выбрала для появления на Совете, были черными, с павлиньим зеленым отливом. Так она выглядела старше и, как ей казалось, решительнее.
Экипаж проехал по разрушенному Золотому кварталу и остановился у распахнутых чугунных ворот. Агнесс вышла и осмотрелась. Прежде здесь был ее дом.
Когда ей говорили о реставрации дворца, Агнесс представлялись гравюры, изображавшие постройку древних пирамид или замков из камня: истощенные работники вереницами волочат громадные глыбы по деревянным подмосткам, и щелчки десятков кнутов подгоняют их. Но в действительности все оказалось иначе.
Агнесс никогда не видела такого скопления машин в одном месте – клокоча котлами и выпуская клубы пара, они перемещали к верхним уровням стропил каменные блоки и деревянные брусья. Кроме простых строителей в ярко-синих комбинезонах и льняных рубахах, там были архитекторы и инженеры, корпевшие над столами с чертежами под навесами от солнца. Рабочий день был уже в разгаре, но она не увидела того недовольства и усталости, которых ожидала.
Усмехнувшись своей наивности, она подобрала юбку и направилась к восточному крылу. На полпути ее встретил молодой человек в узком жилете и доложил, что ему велено препроводить королеву в Зал Совета. Она не приняла галантно поданной руки, но последовала за ним.
Восстановленная часть дворца была похожа на оригинал, но Агнесс не хватало цветов, картин, портьер, запахов, звуков… и отчаянно не хватало людей. На одном из подоконников она заметила чьи-то акварельные эскизы, среди которых была и зарисовка ее бывшего зимнего сада.
Наконец провожатый остановился у высоких, почти до потолка, дверей, чьи створки были украшены кантабрийским гербом – черный восьминогий конь Слейпнир на белом поле. Юноша хотел было отворить их, но Агнесс покачала головой и жестом велела ему уйти.
Когда он скрылся за поворотом, она прислушалась к происходящему в зале – не из любопытства, скорее из осторожности. Кто знает, что эти люди задумали на самом деле? Что она вообще о них знает?
«Не доверяй никому. Особенно герцогу».
Верховного судьи Спегельрафа наверняка не было на этом Совете. Но люди, которые взяли на себя решение судьбы королевства, должны быть равны ему по уму, силе и коварству.
Невнятный шум распался на отдельные реплики и голоса. Их было много, и все – мужские.
– …абсурд! Оправдывать подобное – преступно!
– Если вы были столь не согласны с его политикой, то почему никогда не выступали против нее? – произнес, судя по голосу, Кристофер Баккер.
– Учились нейтралитету у Гильдий. Можно подумать, вы пытались что-то ему противопоставить. За ним была армия!
– Мощь страны – в армии! И у руля должен быть военный! Канцлер! Генералиссимус! Латной перчаткой держать вас, крыс бумажных! Что вы со своими бумажками против пули?
«Не доверяй военным, Агнесс. Их купили тогда и купят снова».
– Мы считаем, что Кантабрия уже не может быть прежней. Это республика, и мы требуем выборов. Невероятно, что вы отвергаете очевидное, – это, должно быть, говорил представитель Комитета по правам рабочих, правящей партии Парламента.
– А у вас есть кандидаты? – снова Баккер.
– Нет, но…
– Вот и молчите! – рявкнул военный.
Голоса вновь слились в мешанину вскриков, ударов кулаками о стол и бормотания.
Итак, основные мнения ей уже известны. Если дождаться, пока Баккер упомянет о наследнице престола, – станет ясно, что она подслушивала. Допустить подобное было нельзя.