Зерно на мельницу
Шрифт:
Выехав на Восток, я остановился переночевать в мотеле в Пенсильвании, где намеревался посмотреть по телевидению разбор дела в комиссии Судебной Палаты, но из-за бури отключилось электричество. Спать было слишком рано и ничего не оставалось, как помедитировать. Минут через пятнадцать-двадцать Махарадж-джи явился ко мне в видении. Он выглядел точно так же, как всегда. Он смеялся и разговаривал со мной. Интересно - он говорит только на хинди, а мой хинди был очень скверным. В Индии всегда кто-нибудь переводил. Но на этих уровнях передача происходит в мыслеформах, а затем выходит на том языке, на котором думаешь. Так что он сказал мне на очень хорошем английском: "Тебе не следует ехать в Индию. Обучение твое будет прямо здесь". Это было так живо и так реально, что в тот же миг
На следующий день, проезжая через Нью-Йорк Сити, я позвонил Хильде Чарлтон, чтобы ее поприветствовать. Она мне сказала, что в Бруклине есть одна женщина, с которой мне следует встретиться. Когда же я воспротивился, так как мне хотелось побыть одному, она мне сказала, что женщина эта заявляет, будто мой Гуру сидит у нее в подвале.
Конечно, я решил остаться еще на одну ночь, и на другой день поехал с Хильдой повидать эту женщину, по имени Джойя. Мы спустились в подвал ее дома, и вот она сидит в том состоянии, которое Хиледа называла самадхи. И я проверила я не мог дружить ни дыхания, ни пульса. Она была словно камень. Выглядела она очень необычно: у нее были длинные накладные ресницы, тяжелый парик и платье с глубоким вырезом. Махарадж-джи был старый человек на подстилке, но впрочем, я уже отказался от каких-то моделей о том, в какой упаковке должна дойти следующая весть.
Наконец она пришла в себя, взглянула на меня и говорит: "Какого хрена тебе надо?".
"Дорогая", - сказала Хиледа, - "это Рам Дасс", что не произвело вообще никакого впечатления на эту женщину. "А мне все равно - кто он такой", сказала она.
– "Вон тот старик имеет к тебе какое-то отношение?" Я взглянул - там было лишь одеяло, а на нем - ничего, и я сказала "Не знаю". "Он меня изводит", - сказала она, - "Забери его отсюда к черту".
Затем ее сознание чуть-чуть переключилось, она вошла в очень легкий транс, и вдруг со мной через нее как бы заговорил Махарадж-джи. Он говорил о вещах, которые мы уже обсуждали с ним в Индии, когда я видел его в последний раз мелкие взносы о содержании храмов в Индии и всякие пустяки, о которых она, вероятно, не могла знать, а я уже забыл. Она вернулась с того плана, но, как она пояснила, она не умела совмещать планы и потому не знала, что случилось только что.
А я обрадовался, т.к. опыт этот последовал так непосредственно за видением в мотеле Пенсильвании, что казался ответом на мои молитвы.
Через несколько месяцев я переехал в Нью-Йорк Сити и год и три месяца интенсивно занимался с Джойей.
Обучение отличалось какой-то странной напряженностью, которую трудно передать. С 5-ти утра и до часу - двух ночи каждый день, как будто ты закручен в торнадо или заложен в гигантскую стиральную машину. Надо либо уйти, либо сдаться.
Предание себя этому предписывалось как абсолютная необходимость для восприятия высших учений этого довольно необычного учителя. Преданность, благоговение и были методом, которым я открывал сердце свое в обучении у моего Гуру, так что метод этот был просто более глубокой стадией отказа; отказа даже от своего сопротивления многому из того, что, казалось, шло против здравого смысла. В это время я также получил много ужасных сообщений от некоторых ближайших последователей Ими, что любое сопротивление вызывает у Джойи кровотеltae и мучительную психосоматическую боль. Не было иного выбора, как воздержаться от суждений и предаться этим учениям, просто позволить обучению протекать и сжигать все мои установки относительно того, каким должен быть учитель и как должно передаваться учение. Я я отдался тому, что серьезно считал чистой передачей. И все глубже и глубже предаваясь этим учениям, я заявил публично, что, как возвещала Джойя, она является озаренной сущностью; заявление, о котором я впоследствии сожалел. Интенсивность общения (часто часов по двадцать в сутки) вызывала на поверхность мои защитные стороны тонкого эго. И Джойя на манер Кали набрасывалась на эти моменты нечистоты и преувеличивала их до того, что
Напряжение всего спектакля и блеск рампы создали реальность, в которой я готов был поверить странному убеждению, будто еврейка-домохозяйка, мать троих детей, жена убежденного католика - итальянца, бизнесмена из Бруклина, и есть на самом деле мисс Большая-Творческая-Сила-Вселенной. Джойя представляла себя как реальную форму Кали, равно как и множества других космических тождеств, включая Афину, Шри Мата Брахму-Матерь Вселенной и Тару - Тибетскую Богиню Тагоры. С этим было нелегко согласиться.
Нас, несколько сот человек, соблазняло в эту реальность сочетание ее мощной харизмы, ее утверждений, что она вроде бы часто входила в состояния глубокого транса с прекращением телесных функций; она отмечала также, что у нее были проявления стигматов, и явно знала такие вещи, которых нельзя было ожидать от человека со средним образованием. Спектакль был хорошо поставлен, и мы на него пошли, потому что наша жадность и наш духовный материализм привели нас к огромному желанию - поверить в него.
Вначале Джойя много времени проводила в состояниях транса, в которых очевидно действовала как медиум. Через нее пришло много соблазнительно богатых учений от мудрецов прошлого - мужчин и женщин Библии, Хасидов, Индуизма и Буддизма или от сущностей иных планов. В ее голосе и языке грубый бруклинский жаргон часто сменялся исключительно поэтическими отрывками, которые изливались часами. Я не дыша ловил богатство этих мгновений.
Я приходил к все большему и большему преданию себя реальности всего этого окружения, потому что нам было сказано, что только благодаря полному любовному преданию себя со стороны окружающих и могут приходить эти более высокие учения. Она говорила мне, что некоторыми из моих учителей в то время были такие величественные фигуры как Ефтро (тесть Моисея), Падма Самбхава, Лао Цзы, как и Рамакришна, Христос, Мария, Нитьянанда, один из ранних учителей Каббалы, Кали и Дурга. Поскольку я никогда не был рядом с людьми в состояниях транса, весь этот спектакль меня действительно поражал. Я был совершенно обольщен всей этой мелодрамой, как турист, который раскрыв рот смотрит на факира, проделывающего индийский фокус с веревкой.
Джойя вновь и вновь повторяла, что пришла на Землю только для того, чтобы быть инструментом моего приготовления как духовного учителя мира, и что в конечном счете она будет сидеть у моих ног. Это звучало несколько чрезмерно, и я как-то странно чувствовал, что все более и более становлюсь просто ничем особенным. Бывали на самом деле моменты, когда я чувствовал себя как Кришнамурти, склоняемый к руководству Орденом Звезды как раз перед тем, как он от этого отказался, оставив пятьдесят тысяч членов Ордена, которые думали, что он будет новым учителем мира, возвестив им, что им следует обратиться внутрь себя, а не искать Дхармы где-то вне.
Меня в тот период, как раз перед тем, как я встретился с Джойей, очень беспокоило то, что я еще не вполне освободился от своих сексуальных привязанностей. После продолжительного и активного периода полумонашеской жизни я находил, что мое восприятие все еще окрашено сексуальными желаниями. Я мог себе позволить потерпеть с моим очищением от сексуальных фантазий, но ввиду моей общественной деятельности я был обеспокоен тем, что любая сексуальная озабоченность с моей стороны будет заражать тех, с кем я работаю на лекциях или индивидуально, и таким образом усиливать их собственные привязанности и их страдания. Невзирая на тот факт, что Махарадж-джи сказала "Я никогда не допущу, чтобы Рам Дасс в Америке сделал что-нибудь дурное", упорство этой сексуальной озабоченности заставило меня усомниться в мнении Махарадж-джи и глубоко стремиться к очищению моего сексуального плана. Ввиду того, что я столько лет пытался освободиться от этих привязанностей, включая свое подношение вожделения в жертвенное пламя в Индии, я оставил надежду узнать когда-нибудь свободу в этой жизни. Сексуальная карма казалась слишком тяжкой.