Зеро
Шрифт:
— Я был недоступен.
— Мы так не договаривались! — закричал Масаси. — Для меня ты должен быть под рукой и днем и ночью. Всегда. Где ты был?
— Я был... нездоров.
— Вижу, ты уже поправился, — Масаси помолчал. — Ладно, ничего, — продолжал он уже спокойнее. — До меня дошли слухи, что Майкл Досс направляется на Гавайи. Точнее, на Мауи.
— Почему это должно нас интересовать? — спросил Зеро.
— Мы перехватили письмо Филиппа Досса к сыну, — сказал Масаси. — Очень трогательное, просто-таки передача эстафеты. Нашей доброй кармы. Я дал письму уйти по назначению, ибо ничто не может быть настолько полезно, как участие во всем этом его сына. Ты вернул нам катану, но документ Катей все еще не найден. Филипп Досс мертв,
Послышался гудок баржи, и лучи света на мгновение проникли в их похожее на гроб убежище. Зеро отступил в темноту. Когда стих шум мотора, Масаси продолжал:
— Так что теперь твоя жертва — Майкл Досс. До тех пор, пока это дело не будет улажено, ты не должен ввязываться ни во что другое. Это ненадолго. Не больше, чем на две недели. Мои требования должны неукоснительно исполняться.
Зеро молчал.
— Ну? — спросил Масаси.
— Я сделаю все, что вы хотите.
Масаси впервые улыбнулся.
— Еще бы.
Толстяку Итимаде было ужасно жарко, будто в джунглях. Или как в Японии в августе. Ветер с океана сюда не долетал, его не пускали деревья. Эти дикие горы Кахакулоа, где он разместил свою резиденцию, имели свои недостатки. Однако благодаря этим самым недостаткам, напомнил себе толстяк Итимада, его уединение почти никогда не нарушалось.
В такие удушливые жаркие дни, как сегодня, приходилось напоминать себе обо всех положительных сторонах его работы. Например, о спрятанном от всех и вся маленьком домике в Хане, на другой стороне острова. Когда ему становилось слишком тяжело, он садился в свой вертолет и улетал туда. В свое убежище. Мало кто знал об этом доме. Ватаро Таки, оябун Итимады, знал. Но Ватаро был мертв. Теперь о существовании домика знали только двое гавайцев, которых толстяк нанял, чтобы найти документ Катей, и то лишь потому, что толстяку надоело самому присматривать за домом. Он совсем не хотел, чтобы кто-нибудь из членов клана узнал о его убежище.
Толстяк Итимада приехал на Гавайи не по своей воле. Люди, не обладавшие его жизненным опытом, посчитали бы, наверное, что им повезло. Еще бы, стать самым главным на островах!
Но Итимада придерживался иного мнения. Быть хозяином такой дыры — разве это почетно?
Итимада не имел ничего против Гавайев. В конце концов, он прожил тут семь лет. Но для членов якудзы любое место за пределами Японии было дырой. Что ни говори, а подлинная сила и власть там, на родине.
Когда-то толстяк Итимада был одним из привилегированных лейтенантов Таки-гуми. Ватаро Таки оценил его храбрость и преданность и вознаградил. Затем начал набирать силу Масаси. Он позаботился о том, чтобы убрать со своего пути всех, кто обладал хоть толикой влияния внутри Таки-гуми. Однако с Итимадой все оказалось сложнее. Тогда Масаси состряпал обвинение. Оно было насквозь ложным, но в доме Итимады нашли подброшенные Масаси улики.
У толстяка Итимады не хватало мизинца на правой руке. Наверное, он и поныне лежал в банке с формальдегидом где-нибудь в доме Таки. Толстяк Итимада взял нож и во искупление греха, которого не совершал, греха, придуманного Масаси, отхватил себе палец.
Тогда, семь лет назад, он сидел за столом в Токио напротив Ватаро Таки. Поклонившись, он завернул палец в белую ткань и протянул его через стол. Ватаро Таки, тоже с наклоном, принял дар.
Изгнание на Гавайи было вторым этапом искупления. В наши дни, подумал толстяк Итимада, новые члены якудзы требуют укол новокаина, прежде чем коснуться ножом своей драгоценной плоти. Но Итимада был человеком старой школы. «Честь» и «гири», самая тяжкая из всех нош, были его паролем. Он отрезал себе палец, повинуясь гири. Он сделал то, о чем просил Ватаро Таки, его оябун. Теперь, когда Таки-гуми правил Масаси, Итимада не
Поэтому, когда Масаси Таки сообщил Итимаде, что на Мауи находится американец по имени Филипп Досс, имеющий при себе нечто, принадлежавшее Масаси, что Масаси хочет возвратить, украденное, для чего все средства хороши, толстяк составил план действий и поспешил претворить его в жизнь. Но не ради Масаси, а для собственной выгоды.
Масаси ясно дал понять, что документ Катей имеет исключительную ценность. Итимада не имел представления о его содержании, но был уверен, что, став обладателем этого документа, он сможет выторговать себе право на возвращение в Японию.
Итимада не сомневался, что коль уж Масаси так стремится вернуть себе документ Катей, в благодарность за его возвращение он поставит толстяка во главе небольшой семьи внутри клана.
Таков был замысел толстяка Итимады. Отсюда и услуги двух гавайцев. Они должны были доставить Итимаде и Филиппа Досса, и документ Катей.
А вместо этого Филипп Досс разбился и сгорел. Но прежде успел позвонить Итимаде. «Я знаю, кто вы, — сказал Филипп Досс. — И мне известно, кому и чему вы служите. Я знаю, что вы поступите правильно. Мы ведь оба любили Ватаро Таки, не так ли? Если вы все еще верны старым традициям, вы найдете моего сына. Спросите его, помнит ли он синтаи. На его имя — его зовут Майкл Досс — я оставил ключ у консьержки в отеле „Хьятт“ в Каанапали. Этим ключом он сможет открыть нужный шкафчик камеры хранения в аэропорту».
— Что? — переспросил толстяк, потрясенный тем, что ему звонит его жертва. — О чем вы говорите? Но на том конце провода молчали.
С тех пор Итимаду преследовала мысль о том, что же может быть спрятано в шкафчике. А потом позвонил Масаси и велел ожидать прибытия Удэ. От этой новости толстяк запаниковал и послал двух гавайцев за ключом и содержимым шкафчика. Что там было? Документ Катей? И почему так важен этот синтаи?
Сам он тем временем отправился в аэропорт встречать Удэ. Удэ шел по свежему следу Филиппа Досса. Увидев его, толстяк почувствовал холодок в груди. Толстяк был уверен, что Удэ приехал не только за документом Катей: за ним Масаси мог прислать кого угодно, людей у него хватало. Удэ был у Масаси палачом. У толстяка зародилось подозрение, а не проговорились ли двое его гавайцев? Зря он им доверился. Но у него не было выхода. Если он собирался выбраться из этой райской тюрьмы, ему необходимо было заполучить документ Катей. Как только он избавится от Удэ, надо будет найти гавайцев и проучить их.
Но сейчас ему предстояло иметь дело с Удэ. Проблема, сказал себе толстяк Итимада, заключалась не столько в том, чтобы сохранить при себе документ Катей, за которым он послал двух гавайцев, сколько в том, чтобы дожить до того дня, когда можно будет пустить его в ход.
Удэ принадлежал к новой породе. В Токио он, без сомнения, отирался бы в «Волне» или «Оси», что в Роппонги, обедал бы в Aux Six Arbres, одевался бы в ателье Исси Мияки и путался с блондинками гайдзин,уплетающими гамбургеры и жареный картофель.
У него все желания написаны на лице, подумал толстяк, глядя на Удэ. Будто он с Запада.
Толстяк Итимада решил для себя, что не будет бояться Удэ. Да и с чего ему трусить. Удэ употребляет наркотики, а это делает человека беспечным. Главное — не совершать опрометчивых поступков. Хотя именно этого Удэ и будет добиваться от него.
Сейчас Удэ с толстяком сидели в низине, на лугу в имении Итимады. На этой ферме много лет разводили скот. Лошади, коровы и мухи впридачу, вот, собственно, и все. Удэ прошелся вдоль утесов, вернулся на пастбище. За спиной у него пыхтел толстяк, то отставая, то снова догоняя гостя. Итимада хотел, чтобы Удэ считал его эдаким глуповатым толстячком. Чем менее настороженно будет относиться к нему Удэ, тем лучше.