Жаба с кошельком

Донцова Дарья

Обратный путь показался мне более коротким. Мы без помех докатили до больницы и подошли к справочному окошку, за которым восседала бабка в мятом халате. Около нее стоял стакан с кефиром.

– Будьте любезны, – попросила я, – подскажите, в какой палате лежит Алиса Кочеткова.

– Все ходють и ходють, – недовольно протянула старуха, – покоя никакого! Когда положили?

– Вчера.

– А с чем?

– В каком смысле?

– Болит у ней чего? Ну, аппендицит или, может, гинекология?

– Она упала с большой высоты.

– Значитца, травма, –

резюмировала бабка и стала медленно листать огромную амбарную книгу, – вот молодежь! Через одного мрут! А все почему? На машинах носятся, на мотоциклах, дурные головы.

Продолжая бурчать, она отхлебнула кефир, вытерла тыльной стороной кисти рот и заявила:

– Во, нашла, Алиса Кочеткова!

Я обрадовалась:

– И на каком она этаже?

– В подвале, – сообщила бабка.

Я изумилась:

– У вас там палаты есть?

– Не-а, – мотнула головой старуха, – морг тама, преставилась твоя Алиса, севодни в три часа утра.

Я вцепилась пальцами в прилавок:

– Это точно?

– Нет, – вызверилась старуха, – шуткую так! Ну народ, ваще без понятия! Померла она, померла, хочешь подробности узнать, ступай к доктору Рогову, Вениамину Сергеевичу, на второй этаж в ординаторскую.

Я покосилась на Свету, которая во время этого разговора курила на крылечке, потом подошла к ней и сказала:

– Тут такой бардак! Старуха ничего не знает, зря только в справочной сидит. Ты подожди меня пока, сбегаю на второй этаж, узнаю, куда нам идти надо.

– Ладно, – согласилась та, – на улице постою, очень у них в больнице противно воняет.

Я оставила ее на крылечке, а сама кинулась искать доктора. Неизвестно еще, какой он человек, может, рявкнет, как эта злая бабка с кефиром.

Но Вениамин Сергеевич оказался приветливым дядечкой в очках.

– Мы сделали все, что смогли, – начал объяснять он, – но, как говорится, увечья, не совместимые с жизнью. Я сразу понял – она не жилица, тяжелейшая черепно-мозговая травма. Кочетковой была моментально сделана операция, но увы! Мы не боги! Очень жаль девушку, молодая, совершенно здоровая, и пожалуйста! Я бы этот лагерь давно прикрыл! В прошлом году у них двое ноги сломали, а у одного мужика сердечный приступ приключился. А теперь вот – смертельный исход!

– К ней никто не приходил?

– Кого вы имеете в виду?

– Ну, может, подруга, мать, сестра, любовник?

– Нет, да мы бы и не пустили посторонних в реанимацию.

– Может, она что-то говорила перед смертью?

– Скончалась, не приходя в сознание!

Я спустилась вниз и пошла к Свете. Очевидно, на моем лице отразилось все, потому что моя однофамилица вдруг прижала к груди остренькие кулачки и прошептала:

– Алиса?.. Да? Да?

– Да.

Света широко распахнула глаза, попятилась, облокотилась на «Пежо» и простонала:

– Так и знала, что этим закончится! Все к тому шло! Все!

Из ее глаз потоком хлынули слезы. Я открыла машину, посадила туда Свету, влезла за руль и поехала искать аптеку.

Раздобыв новопассит, я влила в Свету почти половину

бутылочки. Она сидела, раскачиваясь, иногда лишь повторяя:

– Алиска! Алиска! Так я и знала.

Я погладила ее по плечу.

– Ты лучше говори больше, легче станет!

Внезапно она схватила меня за руку:

– Хотите расскажу, какая она была, Алиска?

Я украдкой глянула на часы. Мне еще предстоит везти девицу в лагерь, а потом рулить в Москву. Рассказ Светы ничем не поможет в создавшейся ситуации, только отнимет время, но не могу же я бросить чуть живую от горя девчонку!

– Конечно, – кивнула я, – очень хочу. Давай пойдем вон в тот маленький ресторанчик, тебе надо выпить кофе, сладкий, крепкий, желательно с коньяком.

Света покорно полезла из «Пежо», она была совсем деморализована. В трактире я заказала коньяк, он оказался плохим – болгарская «Плиска», но выбора не было, поэтому я решила, что лучше такой алкоголь, чем вообще никакого.

Опрокинув рюмку, Света слегка порозовела и перестала плакать.

– Хочу все вам рассказать, – воскликнула она.

– Конечно, конечно, начинай, – сказала я и вытащила сигареты.

Придется послужить этой девочке психотерапевтом и жилеткой. Смерть подруги, тем более давней, очень тяжелое испытание. В такой момент нужно выговориться!

– Мы с Алиской дружим чуть не с пеленок, – начала Света, – в садик один ходили, в школу, никогда не разлучались. Это я из-за нее в «Вершину» попала, мне там совсем даже не нравится, страшно очень, но Алиса…

Ее рассказ тек плавно, словно она заранее написала текст. Я слушала молча, что ж, встречаются иногда такие люди, как Алиса, совершенно бесшабашные, постоянно испытывающие судьбу, начисто лишенные инстинкта самосохранения.

Алиску с детства отличала редкостная безголовость. Она могла просидеть у подружки до ночи, потом, опоздав на последний поезд метро, топать через всю Москву пешком. Ей ничего не стоило познакомиться с парнем на улице и преспокойно отправиться к нему на дачу, даже не уточнив фамилии мальчишки. Света, как могла, пыталась удержать подругу от глупостей. Куда там! У Алиски в голове свистел ветер, вернее, там бушевал настоящий ураган. Очевидно, бестолковые мысли тяжелей по весу, чем умные. Потому что вторые мгновенно улетучивались, а первые оставались, и Алиска в очередной раз вытворяла что-нибудь невероятное.

Молодости свойственна бесшабашность. Ну признайтесь, кто из нас, справивших сегодня тридцатипятилетие, не творил глупостей в семнадцать лет, будучи абсолютно уверен, что с кем, с кем, а вот с ним ничего плохого никогда не случится. Молодым кажется, что они бессмертны. Это кого-то другого могут ограбить, изнасиловать или убить, кого угодно, но не его.

Но все же тормоза существуют даже у подростков, а вот у Алисы они напрочь отсутствовали. Когда ей исполнилось восемнадцать, Света вдруг поняла: дело не в глупости Алисы, той просто нравится ходить по острию бритвы, постоянно испытывать судьбу. Чем опасней было приключение, тем ярче сияли глаза Алиски.