Жак-фаталист и его Хозяин
Шрифт:
Жак. Нет.
Хозяин. Это был афинский мудрец. А быть мудрецом всегда было опасно. Сограждане Сократа приговорили его выпить цикуту. И вот Сократ поступил как ты: он обошелся весьма любезно с палачом, предложившим ему этот яд. Признайся, Жак, ведь ты своего рода философ. Я знаю, что эта порода людей ненавистна сильным мира сего, перед которыми они не преклоняют колен; ненавистна судейским, являющимся в силу своей должности защитниками предрассудков, против которых философы борются; ненавистна священникам, которые редко видят философов у своих алтарей; ненавистна поэтам, людям беспринципным и по глупости смотрящим на философию как на топор для изящных искусств, не считаясь с тем, что даже те из них, кто подвизался на гнусном поприще сатиры, были только льстецами;
Жак. Вы говорите не хуже любого пророка; но, к счастью, сударь…
Хозяин. Кажется, ты не слишком веришь тому, что я сказал; а это окончательно подкрепляет мои предчувствия.
Жак. А вы-то сами, сударь, верите этому?
Хозяин. Верю; но если б даже и не верил, то это ничего бы не изменило.
Жак. Почему?
Хозяин. Потому что опасность грозит только тем, кто говорит, а я молчу.
Жак. А предчувствиям вы верите?
Хозяин. Я смеюсь над ними, но, по правде говоря, с трепетом. Некоторые удивительно оправдываются. К этим сказкам привыкаешь с раннего детства. Если твои сны раз пять-шесть сбудутся и после этого тебе приснится, что твой друг умер, то, проснувшись, ты отправишься к нему, чтобы узнать о его здоровье. Но в особенности трудно отделаться от тех предчувствий, которые ты испытываешь, когда событие происходит на расстоянии, и которые носят символический характер.
Жак. Иногда вы рассуждаете так глубокомысленно и хитроумно, что я вас не понимаю. Не поясните ли вы свою мысль примером?
Хозяин. Это нетрудно сделать. Одна женщина жила в деревне со своим восьмидесятилетним мужем, страдавшим каменной болезнью. Муж простился с ней и поехал в город, чтобы удалить камни. Накануне операции он написал жене: «В ту минуту, когда ты получишь это письмо, я буду лежать под ланцетом брата Козьмы…» [23] Ты знаешь эти обручальные кольца, которые состоят из двух половинок: на одной выгравировано имя мужа, на другой – имя жены. У этой женщины, в то время как она читала письмо мужа, было на пальце такое кольцо: Так вот, в этот самый момент ее кольцо распалось: половина с ее именем осталась на пальце, а половинка с именем мужа скатилась на письмо и рассыпалась на кусочки… Как, по-твоему, Жак, найдется ли человек, обладающий достаточной рассудительностью и достаточной твердостью духа, которого бы такое происшествие и при таких обстоятельствах не потрясло? И действительно, женщина чуть было не умерла от ужаса. Ее страх прошел только тогда, когда письмо от мужа, полученное со следующей почтой, известило ее, что операция прошла благополучно, что он вне опасности и надеется обнять ее к концу месяца.
23
…под ланцетом брата Козьмы. – Брат Козьма – монашеское имя французского хирурга Жана Базейлака (1703-1781), принадлежавшего к ордену фельянов.
Жак. И он в самом деле обнял ее?
Хозяин. Да.
Жак. Я задал вам этот вопрос, так как несколько раз замечал, что предчувствия лукавы. Сначала обвиняешь их в том, что они солгали, а минуту спустя оказывается, что они сказали правду. Таким образом, сударь, по-вашему, случай с символическим предчувствием относится ко мне, и вы против воли полагаете, что мне грозит смерть, на манер того философа?
Хозяин. Не стану скрывать от тебя; но чтобы
Жак. Продолжить историю своих любовных похождений?
Жак продолжал рассказ. Мы покинули его, если не ошибаюсь, в обществе лекаря.
Лекарь: «Боюсь, как бы ваша история с коленом не затянулась больше чем на один день».
Жак: «Не все ли равно? Она затянется ровно настолько, насколько это предначертано свыше».
Лекарь: «По стольку-то в день за постой, харчи и уход составит кругленькую сумму».
Жак: «Речь, доктор, идет не о сумме за все время; сколько в день?»
Лекарь: «Двадцать пять су, недорого?»
Жак: «Слишком дорою; я бедный малый, доктор; сбросьте половину и позаботьтесь как можно скорее, чтобы меня перенесли к вам».
Лекарь: «Двенадцать с половиной су – это ни то ни се; кладите тринадцать».
Жак: «Двенадцать с половиной… Ну, пусть тринадцать… По рукам!»
Лекарь: «И вы будете платить поденно?»
Жак: «Уж как договорились».
Лекарь: «Дело в том, что жена – баба бывалая; она, видите ли, не понимает шуток».
Жак: «Ах, доктор, прикажите поскорее перенести меня к вашей бывалой бабе».
Лекарь: «По тринадцать су в день – это в месяц составит девятнадцать ливров десять су. Кладите двадцать франков».
Жак: «Пусть будет двадцать».
Лекарь: «Вы хотите получить хороший стол, хороший уход и быстро выздороветь. Помимо пищи, помещения и услуг, надо считать еще лекарства, белье и…»
Жак: «Словом?»
Лекарь: «Словом, за все про все двадцать четыре франка».
Жак: «Пусть двадцать четыре; но без хвостика».
Лекарь: «Один месяц – двадцать четыре франка; два месяца – сорок восемь ливров; три месяца – семьдесят два ливра. Ах, как была бы довольна моя докторша, если, переехав к нам, вы бы уплатили авансом половину этой суммы!»
Жак: «Согласен».
Лекарь: «Но она была бы еще более довольна…»
Жак: «Если бы я заплатил за квартал? Хорошо».
Жак продолжал:
– Лекарь разыскал хозяев, предупредил их о нашем договоре, и через минуту муж, жена и дети собрались вокруг моей кровати, довольные и веселые; посыпались бесчисленные вопросы о моем здоровье, о моем колене, похвалы их куму-лекарю и его жене, потоки пожеланий, – и какая приветливость, какое сочувствие, какое старание мне услужить! Хотя лекарь и не говорил им, что у меня водятся кое-какие деньжонки, но они знали своего куманька; он брал меня к себе, и этого было достаточно. Я расплатился с хозяевами; дал детям несколько мелких монеток, которые, однако, родители ненадолго оставили в их руках. Был ранний час. Крестьянин отправился в поле, жена вскинула на плечи корзину и удалилась; дети, опечаленные и недовольные тем, что у них отняли деньги, исчезли, так что когда понадобилось поднять меня с лежанки, одеть и положить на носилки, то не оказалось никого, кроме лекаря, который принялся кричать во всю глотку; но никто его не слышал.
Хозяин. А Жак, который любит разговаривать сам с собой, вероятно, сказал: «Не плати никогда вперед, если не хочешь, чтобы тебе плохо служили».
Жак. Нет, сударь, момент был более подходящим для того, чтобы выйти из себя и выругаться, чем для того, чтобы читать проповеди. Я выхожу из себя, ругаюсь, а затем уже делаю моральные выводы; но, пока я рассуждал, лекарь вернулся с двумя крестьянами, нанятыми им для того, чтобы перенести меня за мои же деньги, о чем он не преминул поставить меня в известность. Эти люди оказали мне первые услуги при моем водворении на самодельных носилках, которые состояли из тюфяка, положенного на шесты.
Хозяин. Слава тебе господи! Наконец-то ты в доме лекаря и влюблен в его жену или дочь.
Жак. Кажется, сударь, вы ошибаетесь.
Хозяин. И ты думаешь, что я буду дожидаться три месяца в доме лекаря, прежде чем услышу от тебя первое слово о твоих любовных похождениях? Нет, Жак, это невозможно! Избавь меня, пожалуйста, от описания дома, характера лекаря, нрава его жены и перипетий твоего исцеления; перескочи через все это. К делу, любезный, к делу! Колено твое почти выздоровело, ты в достаточной мере поправился и влюблен.