Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова)

Перед вами историческая повесть. События, описанные в ней, происходят во Франции в 1789 году.

Автор повести, Евгения Иосифовна Яхнина, пришла в детскую литературу не смолоду, хотя начала свою творческую деятельность более сорока лет назад. Она изучала биологию, историю, овладела несколькими иностранными языками, преподавала в высшем учебном заведении. Первые литературные произведения Евгении Иосифовны появились в дореволюционные годы.

Знание языков дало писательнице возможность не только перевести на русский язык многочисленные художественные произведения французской и болгарской литературы, но и помогло ей в работе над историческими повестями.

Первая

историческая повесть Е. И. Яхниной «Кри-кри», написанная в соавторстве с М. Н. Алейниковым, вышла в 1940 году и неоднократно переиздавалась. Вы, наверное, её читали, а может быть, вам знакомы, и другие произведения этих писателей о Парижской коммуне и венгерской буржуазной революции 1848 года — «Шарло Бантар», «Семьдесят два дня», «Разгневанная земля».

Глубоко изучив исторический материал, прочувствовав его, писатели помогают нам вжиться в минувшие эпохи, лучше понять историю развития великих идей свободы, равенства, гуманности, сделать живыми не наших современников, а людей, которые боролись, любили, страдали сто — сто пятьдесят лет назад. Свою увлечённость революционными событиями писатели передают и читателям, вселяя в их сердца любовь к великим историческим героям.

В повести «Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья», которую Е. И. Яхнина написала одна после кончины её постоянного соавтора М. Н. Алейникова, она снова обратилась к излюбленной теме — историко-революционной. На этот раз к событиям Великой французской революции. Прочитав эту повесть, вы узнаете о первых днях французской буржуазной революции 1789 года и, может быть, полюбите её героя Жака Отважного — деревенского подростка, участвовавшего в героическом штурме Бастилии.

— Пиши! Пиши! Не зевай. Эдак мы и к завтрему не кончим! На чём это мы остановились?

Бабушка Пежо? [1] вскинула седую голову и, не дожидаясь ответа Жака, продолжала:

— Ну, пиши… «Всё, чем мы владеем, — это участок земли в двенадцать арпанов. [2] Четверть его занимает огород, четверть — виноградник. Посудите сами, как мы богаты. Ведь это всё, что у нас есть. Прошлым годом я со своей четвертушки собрала винограда ровно на четыре бочки вина и продала в Париже за четыре луидора. [3] А для нашего милостивого короля я с каждой бочки отдала по шестьдесят шесть ливров, [4] а всего получается двести шестьдесят четыре ливра».

Бабушка помолчала, подумала, а потом снова принялась диктовать:

— «А ещё я плачу? нашему милостивому королю ни много ни мало пятьдесят два ливра подушной подати да налога за то, что я родилась бедной и не принадлежу к сословию аристократов, да ещё за то, что развожу виноград. Всего только пятьдесят два ливра! И то потому, что я старая. Мне, с вашего позволения, девяносто восемь лет! Говорят, что если я трачу на жизнь четыреста ливров в год, то должна уплатить милостивому нашему королю ещё двести. Вот и выходит, как ни считай, что за свой участок я плачу в год двести шестьдесят четыре да пятьдесят два, да двести, всего пятьсот шестнадцать ливров. Считать-то я, слава богу, умею!»

Бабушка Пежо остановилась, чтобы перевести дыхание. Жак воспользовался этим и расправил затёкшие пальцы. Но бабушка Пежо была неутомима.

— «Я уже и не жалуюсь на то, что соль, табак, башмаки, чепчики — всё, что я покупаю, на откупе его величества. Но почему, хотелось бы мне спросить у его величества, в соль, которую мне продают, кладут всякий мусор?

Есть у меня ещё другая беда, господа представители Генеральных штатов. На моё несчастье, я живу рядом с большим сеньором. Чего только у него нет! Есть у него и красивое, проворное животное. Называется оно не то косуля, не то олень. И ему, видите ли, в парке сеньора не хватает места. Вот косуля и повадилась ломать мою изгородь, пожирать мою капусту и мой виноград, объедать кусты! А я её и не тронь! Правда, господин судья объясняет, что это так и положено! Ведь косуле надо гулять? Надо! А разве кому есть дело до того, что у меня шестеро детей, столько же невесток и зятьёв, да внуки и внучки, а всего двадцать восемь душ! Прокормиться-то всем надо! Только не подумайте, что все мы размещаемся на моём участке. Если бы это было так, то курице не осталось бы места, где снести яйцо. Но кормушка у нас всё равно одна. Вот двоих внуков у меня забрали в рекруты. На то, чтобы их выкупить, надо много денег — три тысячи ливров. А вся-то моя землица стоит сто пятьдесят. Откуда же их возьмёшь!

Выслушайте же, что вам скажет старуха Пежо. Жить мне уже недолго, и я люблю родную страну и своего короля. Но если ничего не изменится, вот какой совет дам я своим детям и внукам, перед тем как переселиться в лучший мир. “Идите, — скажу я, — ищите себе другое солнце, другое отечество, где воздух чище, а люди добрее. Даже в той стране, где живут людоеды, нет такой жестокости, как у нас”.

Вот всё это я и высказала сборщику налогов, когда две недели назад он пришёл, чтобы проверить, сколько вина налила я в свои бочки. А знаете, что он мне в ответ? Кстати, забыла вам сказать: меня зовут или, лучше сказать, звали, когда я была молода, Марго. Так вот, представьте себе, он прищёлкнул пальцами и говорит: “Марго, что я вижу! — а потом вдруг как запоёт:

Марго, малютка, ты шалишь, Исчезло вдруг вино! Ведь ты, работая, не спишь, А сухо в бочке дно. Куда ж девался урожай, Похитил кто его? Ведь не земля у вас, а рай, А в бочке — ничего!

Надеюсь, ты от моих слов аппетита не потеряешь, а, Марго?”

Видали вы такого нахала? Это он мне-то говорит об аппетите! А когда кто-нибудь из семьи Пежо не имел доброго, здорового аппетита? И разве в нём дело! Дайте вы, господа, хороший подзатыльник этому лоботрясу, чтобы он забыл дорогу в наш “рай”! Отомстите, пожалуйста, за бабушку Пежо всем этим лазальщикам по бочкам, чтобы им неповадно было! Заставьте их взяться за дело! Пусть-ка они — как следует поработают руками, а то нынче у них руки не шевелятся, так их одолела господская болезнь — подагра. Тогда они и на желудки перестанут жаловаться, а то, видите ли, они пожирают всё, а переварить ничего не могут: ни бульона, ни бисквитов, ни сахара, ничегошеньки из тех яств, что нам и не снятся! Срубите же эти бесполезные деревья, они годны только на дрова!

Был у меня намедни наш кюре — отец Поль, а он большой добряк и всегда за нас заступается. Вот он меня и спрашивает: “Как живёшь, всё ли идёт хорошо?” — “Не очень, господин кюре, — отвечаю я. — Вы и сами знаете: у меня и у моих детей и внуков нет хлеба, хоть и трудимся мы все не покладая рук. Никак не заработаем и половины того, что нам нужно”. — “Утешься, — ответил мне наш добрый пастырь. — Скоро соберутся Генеральные штаты, и все объедалы, все защитники соляного закона получат по рукам. Не будет больше ни чиновников, ни интендантов, ни подушной и иной подати, ни налога на виноделие, ни обязательных повинностей, ни алчных откупщиков. А если олень захочет полакомиться вашей капустой, вам не поставят в вину, если вы вместо этого полакомитесь оленьим мясом! Сам король, сам министр финансов — господин Некке?р, парламент, аристократы, горожане, священники — все согласны с этим”…»

Бабушка обвела взглядом своё скромное жилище. В узкие окна смотрели зелёные ветви густо разросшихся каштанов, отнимая у комнатки и без того скудно пробивавшийся в неё свет.

— «“Но может ли быть, господин кюре, — спросила я, — что мне не придётся платить налога на вино, капусту и бобы? Что соль и табак не будут обходиться нам так дорого?” — “Уверяю вас, бабушка Пежо, соль и табак будут свободны от налога”. — “А как же наш милостивый король, господин кюре? Ведь я люблю короля и королеву да и господина Неккера, как самую себя, и наших добрых священников также. Я предпочитаю голодать сама, лишь бы только не видеть, что они недоедают. Лучше уж я продам свой дом и сад…” — Бабушка и теперь улыбнулась, вспоминая, как хитро она ответила. — “Да ведь я уже сказал вам, бабуся, — говорит мне наш добрый кюре, — что при новом порядке король получит не меньше, а больше, чем прежде. Ведь это не долю короля надо сократить, а долю тех трутней и дармоедов, которые его окружают. И тогда народ останется не в обиде, и король получит, что ему надо — наши открытые кошельки и разверстые сердца!”