Жан-Кристоф. Книги 1-5
Шрифт:
Ребенок проснулся и начинает плакать. Мутный взгляд его блуждает. Как страшно! Тьма — и внезапно во тьме яркий, резкий свет лампы; странные, смутные образы осаждают едва отделившееся от хаоса сознание; еще объемлет его со всех сторон душная колышущаяся ночь; и вдруг в бездонном мраке, как слепящий сноп света, возникают не испытанные дотоле острые ощущения; боль вонзается в тело, плывут какие-то призраки, огромные лица склоняются над ним, чьи-то глаза сверлят его, впиваются в него — и нельзя понять, что это
— Господи! До чего безобразный! — с чувством проговорил старик и, отойдя, поставил лампу на стол.
Луиза надулась, как девочка, которую разбранили. Жан-Мишель искоса поглядел на нее и засмеялся.
— Не говорить же мне, что он красавец! Ты бы все равно не поверила. Ну, ничего, это ведь не твоя вина. Они, когда родятся, всегда такие.
Младенец вышел из оцепенения, в которое повергли его свет лампы и взгляд старика, и разразился криком. Быть может, он инстинктом угадал ласку в глазах матери и понял, что есть кому пожаловаться. Она простерла к нему руки.
— Дайте его мне!
Старик, как всегда, начал читать ей наставления:
— Нельзя во всем уступать детям, как только они заплачут. Пускай себе кричит.
Все же он подошел и вынул ребенка из колыбели, бормоча себе под нос:
— Ну и урод! Таких безобразных я еще не видывал!
Луиза жадно схватила ребенка и укрыла его у себя на груди. Она всматривалась в него со смущенной и сияющей улыбкой.
— Бедняжечка ты мой! — пролепетала она, вся застыдившись. — Какой ты некрасивый, ой, какой некрасивый! И как же я тебя люблю!
Жан-Мишель вернулся к очагу и с брюзгливым видом стал ворошить угли, но улыбка морщила его губы, противореча напускной суровости.
— Да ладно уж, — сказал он. — Не огорчайся, он еще похорошеет. А если нет, так что за беда! От него только одно требуется — чтобы он вырос честным человеком.
Ребенок утих, прильнув к теплой материнской груди. Слышно было, как он сосет, захлебываясь от жадности. Жан-Мишель откинулся на стуле и повторил торжественным тоном:
— Честность — вот истинная красота!
Он помедлил, соображая, не следует ли еще развить эту мысль. Но слова не приходили, и после минутного молчания он сказал уже с сердитой ноткой в голосе:
— А муж твой где? Как это вышло, что его в такой день нет дома?
— Он, кажется, в театре, — робко ответила Луиза. — У них репетиция.
— Театр закрыт. Я только что проходил мимо. Опять он тебе наврал.
— Ах нет, не нападайте на него! Наверно, я сама спутала. Он, должно быть, на уроке.
— Пора бы уже вернуться, —
— Нет, нет! Вовсе нет, отец, — торопливо проговорила Луиза.
Старик пристально посмотрел на нее, она отвела глаза.
— Неправда, — сказал он. — Нечего меня обманывать.
Луиза молча заплакала.
— Господи, боже мой! — воскликнул старик, ударяя ногой в подпечек.
Кочерга с шумом упала на пол. Мать и ребенок вздрогнули.
— Не надо, — сказала Луиза. — Я вас прошу! А то он опять заплачет.
Ребенок, казалось, несколько секунд колебался, заплакать ему или продолжать свою трапезу. Но так как нельзя было делать то и другое сразу, он в конце концов снова принялся за еду.
Жан-Мишель продолжал уже тише, но еще с гневными раскатами в голосе:
— Чем я согрешил, за что мне такая кара, что сын у меня пьяница! Стоило жить, как я жил всю жизнь, — всегда во всем себе отказывать!.. Ну а ты-то, ты почему его не можешь удержать? Ведь это же, черт возьми, твоя обязанность! Что это за жена, у которой муж никогда не сидит дома!
Луиза расплакалась еще сильнее.
— Не браните меня, мало у меня и так горя! Я уже все делала, что только можно. Вы думаете, мне самой не страшно, когда я тут одна его дожидаюсь?.. Мне все мерещится — вот его шаги на лестнице. Потом ищешь — вот сейчас откроется дверь, а какой он войдет? Какой будет? Мне прямо нехорошо, когда я об этом подумаю.
Она задыхалась от рыданий. Старик встревожился. Он подошел к ней, укрыл одеялом ее вздрагивающие плечи, погладил по волосам загрубелой рукой.
— Ну, ну перестань, не бойся, я же тут, с тобой.
Она заставила себя успокоиться — ради ребенка; даже попыталась улыбнуться.
— Напрасно я вам сказала.
Старик глядел на нее, покачивая головой.
— Бедняжка, — проговорил он. — Неважный я тебе сделал подарок.
— Я сама виновата, — откликнулась она. — Не надо было ему на мне жениться. Теперь вот жалеет.
— О чем это ему жалеть, скажи, пожалуйста!
— Вы сами знаете. Ведь и вы тоже не хотели, чтобы он на мне женился.
— Ну, что об этом вспоминать. Мне, правда, было немножко досадно. Такой молодец, как он, — я не в обиду тебе говорю, но ведь верно, — и образованный — я для него ничего не жалел — и музыкант какой, настоящий виртуоз — он мог бы и получше тебя найти. А то что это — из простых совсем, и денег-то ни гроша, и даже не музыкантша! Чтобы у кого-нибудь из Крафтов жена была не из семьи музыкантов — этого уже сто лет не бывало! Но ведь я же на тебя зла не держал, а потом, когда лучше узнал тебя, то даже и полюбил. Да и вообще раз выбор сделан, так назад не пятятся! Выполняй честно свой долг — и все!