Жан Оторва с Малахова кургана
Шрифт:
— Жан Бургей, — ответила Роза.
— Бургей! — вскрикнула княгиня, вне себя от удивления и радости. — Не сын ли он или родственник старого офицера из гвардии Наполеона Великого?
— Да, мадам, Жан — сын майора Бургея… из конных гренадеров.
— О моя девочка… дорогая моя девочка, какую новую радость даришь ты мне в этот благословенный день! Сама того не зная, ты соединила доводы сердца и рассудка, и ты не могла сделать лучшего выбора, полюбив Жана Бургея!
ГЛАВА 9
Братья-друзья. —
Вернемся в Севастополь.
Оторва, почти без сознания, являл собой какое-то жалкое подобие человека, который по воле слепой судьбы болтался между жизнью и смертью.
Но жизнь пересилила смерть. И суровый солдат, думавший, что он последний раз видит небесную лазурь и солнечный свет, испустил крик изумления и радости.
Ничего не скажешь, можно быть молодым, готовым на все, не бояться смерти, смело заглядывать в стволы ружей, из которых сейчас вылетят пули. Но как все-таки хорошо сознавать, что снова живешь!
На мгновение наш герой испытал какое-то детское ликование. Сердце его забилось, душа трепетала, на глаза навернулись слезы…
Итак, Оторва жил… Хотя на это не было никакой надежды… хотя минутой раньше, судорожно сжавшись, он ждал, что его грудь пронзят двенадцать пуль.
Он жил!.. И русский, который его спас… враг или уж, по крайней мере, неприятель, назвал его братом… протянул ему руку!
Оторва бросился в объятия майора, и гигант, сжимая его так, что тот чуть не задохнулся, сказал тихонько:
— Жан!.. Брат мой… Нет, тебя не убьют, тебя не тронут…
Сияющий Оторва, сам не свой от радости, с трудом находил слова:
— Вы… мой брат?! Вы, кому я обязан жизнью…
— Да, я твой брат!
— Не знаю… я ничего не понимаю… но я схожу с ума от радости… О, это безотчетное влечение… эта дружба, возникшая так внезапно… это чувство, которое с первого же часа родилось в моей душе…
— И у меня тоже, Жан!.. Лишь только я тебя увидел!
— Как я счастлив и как горд, — сказал Оторва. — Мой брат… самый храбрый солдат русской армии… а в груди его — самое благородное сердце!..
— Я испытываю еще большую гордость и радость, Жан!.. Ты — герой французской армии! Но сейчас не время и не место открывать друг другу душу… изливать наши чувства… Пойдем, по дороге я все тебе расскажу.
Между тем разбежавшиеся было солдаты и унтер-офицер, который ими командовал, смотрели на эту сцену, полную драматизма, в замешательстве, которое со стороны могло показаться смешным. Они не знали, что им теперь делать, и, приставив ружья к ноге, неподвижно застыли в ожидании новых приказов.
Майор вырвался из объятий зуава и, взмахами сабли подчеркивая каждое слово, громко приказал:
— Казнь отменяется!.. У меня распоряжение командования… Возвращайтесь на свои посты. За пленного отвечаю
Озадаченные солдаты, которые все меньше понимали, что происходит, отошли в сторону и вскоре исчезли, словно хор в античной трагедии.
Потом офицер и сержант, русский и француз, друзья и братья, пошли рука об руку, стараясь проскочить между разрывами бомб. И прямо на ходу Оторва спрашивал, не в силах сдержать любопытство:
— И все-таки, брат мой, ваше русское происхождение… ваше русское имя…
— Для начала, Жан, мой дорогой, у меня к тебе просьба. Говори мне «ты» — у меня есть на это право, да между братьями по-другому и быть не может.
— Да, господин майор… да, Поль… я постараюсь; но если я собьюсь, вы меня… ты меня извинишь.
Громадная бомба взорвалась в десяти шагах. Разворотив полотно дороги, она осыпала братьев ливнем осколков.
— На здоровье! — закричал Оторва, разражаясь нервическим смехом. — Однако не стоит подставлять себя под презенты нашего дорогого капитана Шампобера. Вы говорили… прошу прощения!.. Ты говорил, брат мой…
— Вот так ко мне и обращайся. Слушаю тебя, мой дорогой сумасброд!..
— Да, ты прав! Могу признаться — мы оба не трусы, — что я немного заговариваюсь… ведь я вернулся издалека… из далекого путешествия… от которого ты меня избавил… Мне привалило счастье жить благодаря одному майору русской армии, который зовется Павел Михайлович и который тем не менее — мой брат. Вот про такие случаи и можно сказать, как пишут в романах: чего только не случается на белом свете!
— Верно, чего только не случается.
— И еще — тоже, как пишут в романах, — тайна эта кажется мне окутанной мраком.
— Ничуть не бывало, и сейчас ты все поймешь. В России принято всех детей называть по имени их отца. Начиная с императора и кончая последним мужиком, про всех говорят: такой-то, сын такого-то. Так вот, как зовут нашего отца?
— Мишель.
— Вот потому меня и зовут Павел Михайлович, что как раз и значит: Поль, сын Мишеля. Что же касается фамилии, принадлежащей моей семье, фамилии, под которой я числюсь в списках армии, то это прекрасная звучная французская фамилия… ее носит наш отец: Бургей. Тебя зовут по-французски Жан Бургей. Мое же полное имя по-русски: Павел Михайлович Бургей.
— Теперь я понял! Это очень просто, но в то же время необыкновенно… как многое, что кажется простым. К тому же, кроме имени, милый мой брат, бросается в глаза твое невероятное сходство с нашим отцом. У тебя его взгляд, такой же добрый и живой, его мягкий бас, его улыбка, его гигантский рост и его жесты. Мне кажется, передо мной отец, каким он был, когда я был маленьким… совсем маленьким.
— Стоп! — прервал Жана Павел Михайлович.
Майор и Оторва дошли до глухого проулка, расположенного параллельно неприятельским укреплениям; одна его сторона была защищена от попадания бомб. Они остановились перед маленьким домиком, почти невредимым, если не считать окон, из которых вылетели все стекла.