Жангада
Шрифт:
Вопрос этот нужно было обдумать и решить до ночи.
Конечно, известие об аресте Жоама Гарраля уже успело распространиться по городу. Несомненно, оно возбудило любопытство его жителей. А что, если оно вызвало не только любопытство, но и враждебность к осужденному, главному виновнику преступления в Тижоке, которое когда-то наделало столько шуму? Что, если можно опасаться какого-нибудь выступления толпы, возмущенной злодеянием, которое до сих пор не было наказано? Если так, не лучше ли оставить жангаду на якоре у острова Мурас, на правом берегу реки, в нескольких милях от Манауса?
Вопрос обсудили, взвесив все «за» и «против».
— Нет! — воскликнул Бенито. — Если мы останемся здесь, могут подумать, что мы покинули отца и сомневаемся в его невиновности, что мы боимся, как бы нас не сочли его соучастниками! Мы должны немедленно отправиться в Манаус!
— Ты прав, Бенито, — поддержал его Маноэль. — Трогаемся!
Араужо одобрительно кивнул головой и приказал команде готовиться к отплытию. Маневрировать в этом месте было не так просто. Предстояло пересечь наискось течение Амазонки, сливавшееся с течением Риу-Негру, и войти в устье этого притока, открывавшееся в двенадцати милях на левом берегу.
Лоцман велел отдать швартовы, и жангада, подхваченная течением, двинулась по диагонали к другому берегу. Араужо, пользуясь течением, огибавшим выступы берегов, искусно вел громадный плот в нужном направлении с помощью команды, орудовавшей длинными баграми.
Два часа спустя жангада подошла к другому берегу Амазонки, немного выше устья Риу-Негру, и течение само отнесло ее в широкую бухту, открывшуюся на левом берегу притока.
Наконец, к пяти часам вечера, жангада крепко пришвартовалась к этому берегу, но не в самой гавани Манауса, войти куда можно было, лишь преодолев довольно сильное течение, а на полмили пониже. Теперь плот покачивался на черных водах Риу-Негру, у довольно высокого берега, поросшего цекропиями с золотисто-коричневыми почками и окруженного высоким тростником «фроксас» с крепкими стеблями, из которых индейцы делают себе копья.
На берег вышло несколько местных жителей. Без сомнения, их привело к жангаде любопытство. Весть об аресте Жоама Дакосты уже успела облететь весь город; однако они были не слишком назойливы и держались в отдалении.
Бенито хотел тотчас же отправиться на берег, но Маноэль его отговорил.
— Подожди до завтра, — сказал он. — Скоро наступит ночь, и нам нельзя покидать жангаду.
— Пусть так, отложим до завтра! — согласился Бенито.
В эту минуту Якита с дочерью и отцом Пассанья вышли из дому. Минья была еще в слезах, но глаза ее матери были сухи, движенья тверды и решительны. Чувствовалось, что эта женщина готова ко всему: и выполнить свой долг, и добиваться своих прав.
Якита медленно подошла к Маноэлю.
— Маноэль, — проговорила она, — выслушайте меня. Я должна сказать вам то, что велит мне моя совесть.
— Я слушаю вас, — ответил Маноэль.
Якига посмотрела ему прямо в глаза.
— Вчера, после разговора с моим мужем, Жоамом Дакоста, вы подошли ко мне и сказали «матушка»; вы взяли за руку Минью и назвали ее своей женой. Прошлое Жоама Дакосты уже не было для вас тайной, вы все знали о нем?
— Знал, — ответил Маноэль, — и да накажет меня бог, если я колебался хоть секунду!
— Пусть так, Маноэль, но тогда Жоам Дакоста еще не был арестован. Теперь положение изменилось. Пусть муж мой неповинен, но он в руках полиции, тайна его разглашена, Минья — дочь человека, приговоренного к смерти…
— Минья Дакоста или Минья Гарраль — не все ли мне равно! — пылко воскликнул Маноэль.
— Маноэль… — прошептала девушка.
Она, наверно, упала бы, если бы верные руки Лины не подхватили ее.
— Матушка, если вы не хотите ее убить, назовите меня сыном! — сказал Маноэль.
— Мой сын! Дитя мое!
Вот все, что могла проговорить Якита, и слезы, которые она сдерживала с таким трудом, покатились у нее по щекам.
Все вернулись домой. Но в эту долгую ночь никто не сомкнул глаз, и честная семья ни на час не могла забыть выпавшего ей тяжкого испытания.
3. Взгляд в прошлое
Смерть судьи Рибейро, в чьей поддержке Жоам Дакоста был совершенно уверен, была для него роковым ударом.
Рибейро знал Жоама Дакосту еще в ту пору, когда молодого служащего алмазных копей судили за похищение алмазов, а сам Рибейро еще не стал главным судьей в Манаусе, то есть высшим должностным лицом провинции, а был лишь адвокатом в Вилла-Рике. Это он взял на себя защиту обвиняемого перед судом присяжных. Расследовав дело, он принял его близко к сердцу. Подробно изучив все протоколы и свидетельские показания, он пришел к глубокому убеждению, что его подзащитный обвинен несправедливо, что он не принимал никакого участия ни в убийстве конвойных, ни в краже алмазов, что следствие шло по неверному пути, — словом, что Жоам Дакоста невиновен.
И все же, несмотря на его способности и старание, адвокату Рибейро не удалось убедить присяжных. На кого мог он направить их подозрения? Если Жоам Дакоста, по своему служебному положению имевший возможность известить грабителей о тайном отъезде конвоя, не сделал этого, тогда кто же их сообщник? Служащий, сопровождавший конвой, погиб вместе с солдатами и потому был вне подозрений. Все обстоятельства указывали на то, что Жоам Дакоста был единственным и несомненным вдохновителем преступления.
Рибейро защищал его с чрезвычайной горячностью. Он говорил на суде от всего сердца. Но не мог его спасти. Присяжные заседатели поддержали все пункты обвинительного заключения. Жоам Дакоста был осужден за преднамеренное убийство, без всяких смягчающих вину обстоятельств, и приговорен к смерти.
Осужденному не оставалось никакой надежды. Смягчить наказание было невозможно, так как преступление произошло в Алмазном округе. Приговоренный должен был погибнуть. Но в ночь перед казнью, когда виселица уже стояла на площади, Жоаму Дакоста удалось бежать из тюрьмы… Остальное известно.
Двадцать лет спустя адвокат Рибейро был назначен главным судьей в Манаусе. Скрывавшийся в Икитосе беглец, узнав об этом назначении, решил, что это благоприятное обстоятельство может помочь пересмотру его дела и есть даже шансы на успех. Жоам был уверен, что прежняя точка зрения адвоката не изменилась после того, как он стал судьей. И решил приложить все силы, чтобы добиться оправдания. Не будь Рибейро назначен главным судьей провинции, возможно, Жоам еще колебался бы, ведь он не мог представить никаких вещественных доказательств своей невиновности. Хотя этому честному человеку было очень тяжело, что он вынужден скрываться в Икитосе, быть может, он еще подождал бы, пока время не изгладит воспоминания об этом ужасном деле, но одно обстоятельство побуждало его действовать не откладывая.