Жар-птица. Свирель славянина

Бальмонт Константин Дмитриевич

Вольных бабочек венчают В беззаконной их любви, Стебли тонкие качают, Говорят всему: Живи. И лесные щебетуньи Им поют свой птичий стих, Эти малые колдуньи Сестры им в забавах их В гуслях сказочные струнки Теребит зеленый жук, Пляшут стройные лесунки, Долю длится тонкий звук

ВОДНАЯ ПАННА

Что это,

голубь воркует? Ключ ли журчит неустанно? Нет, это плачет, тоскует Водная панна. Что на лугу там белеет, Светится лунно и странно? Это туманы лелеет Водная панна. Что это в мельницу бьется, Жернов крутит первозданно? Это хохочет, смеется Водная панна. Плакала, больше не хочет Плакать так струнно-обманно, В мельничных брызгах хохочет Водная панна. Кто-то ходил на откосах, С ним она вьется слиянно, Нежится в мельничных росах Водная панна. Возле крутого обрыва Тайна царит невозбранно. О, как бледна и красива Водная панна!

ОГНЕННЫЙ ДУХ

Кто вдали идет пред нами? Черный весь, он светит ало Дух с двенадцатью глазами, Дух, зовущийся Ховала. Он еще зовется Вием, Он еще зовется Тучей, Он ползет по Небу змием, Он роняет след горючий. Растянувшись от Востока, В дымный Запад он упрется, И широко, и далеко Он грозится, он смеется. Искривленно он хохочет, Кровли хижин зажигая. И грохочет, и не хочет Сгинуть в смерти сила злая. Вот, прошло. Змея убита. Но над нами Небесами Вечно скрыт, и дышит скрыто Дух с двенадцатью глазами.

РАЙСКИЕ ПТИЦЫ

На Макарийских островах, Куда не смотрят наши страны, Куда не входят Смерть и Страх, И не доходят великаны, — На Макарийских островах Живут без горя человеки, Там в изумрудных берегах Текут пурпуровые реки. Там камни ценные цветут, Там все в цветеньи вечно юном, Там птицы райские живут, Волшебный Сирии с Гамаюном. И если слышим мы во сне Напев, который многолирен, В тот час, в блаженной той стране, Поет о счастьи светлый Сирин. И если звоном нежных струн Ты убаюкан, засыпая, Так это птица Гамаюн Поет в безвестном, голубая.

ПТИЦЫ ЧЕРНОБОГА

Ворон, Филин, и Сова, Слуги Чернобога, Ваша слава век жива, С вами вещие слова, Тайная дорога. Тот, кто Ворона видал, Знает силу мрака, Ворон к Одину летал, В вечный он глядел кристалл, Принял тайну знака. Тот, кто с Филином побыл, Знает тайну гроба, Филин — вещий страх могил, Знает, сколько скрыла сил Тайная утроба. Кто беседовал с Совой, Знает силу Ночи, Знает, как в реке живой К полосе береговой Сделать путь короче. Ворон, Филин, и Сова Птицы Чернобога, Но у темных мысль жива, В их зрачках горят слова, О, горит их много.

ВОРОН

Ворон и дуб, Ворон с клювом железным, Ворон, пьющий горячую кровь, и клюющий остывший труп, Ворон, знающий речь человека, И доныне, от века, Не забывший, как судьбы разведать по рунам надзвездным, Ворон, вещая птица Славян, Вестник Одина, зрящий, как в мире Расстилается сумрак ночной, каждый день простирается шире, —Говоришь ли ты карканьем нам о погибели солнечных стран? Ворон, дом твой есть дуб, Вековой, Что в раскатах громов, Возрожденно-живой, Зеленеет, И хоть карканьем ты возвещаешь, что в сумерки светлых Богов, Между пепельно-дымных, зажженных пожарами дней, облаков, Волк явится посмеет И оскалит на Светлых прожорливый зуб, — Ворон, Ворон, твой дуб, Говорит, что за сумраком новое Солнце восходит, И под карканье рун вся дубрава живет, И уж новые зори наш Бальдер, наш Бальдер выводит, Мы с Воскресшим воскресли, и пляшем, сплетясь в хоровод.

СОВА

Сова, кто смотрел в твое круглое желтое око, Тот знает великую тайну чудес. Не царила ли ты в Небесах? В их провалах немых, там, высоко, В бездонностях синих доныне твой знак не исчез. Кто в полночь читал под ущербной Луною Пожелтевшую летопись дней, Тот меня понимает без слов, и сейчас он со мною, Над одной мы строкою, В песне моей, В струне мы одной, что во славу Вселенной бряцает. О, мудрая птица, чей взор темноту проницает, В ночи, где дневные не видят ни зги, Ты сидела на страшной избушке Яги, Ты глядела в глаза благородной Афины, Ты была за плечами у всех колдунов, Ты крылом прорезаешь ночные долины, Навевая виденья вещательных снов На ведовские стебли полночных цветов, От которых приняв дуновение, мрак Нашим снам сообщает твой знак, — Я знаю, когда-нибудь в безднах, далеко Погаснет Светило кружащихся дней, Но в новых ночах первозданных, в смещении тьмы и огней, Пред творчеством новым зажжется, сквозь Хаос, безмерное желтое око.