Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»
Шрифт:
Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.
Она протянула
— Вот, мадам, это вам.
Руфь, напуганная до смерти, тихо опустилась на землю и заплакала.
— Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.
Иджи поморщилась:
— Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.
Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.
Иджи хотелось развеселить её.
— Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.
Руфь молчала.
— Ну пожалуйста, не сердись на меня!
— Не сердись? — Руфь обняла Иджи: — Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!
У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.
Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.
— Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.
— Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!
— Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?
— Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.
— Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?
— Нет, нельзя.
— А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.
— Это другое дело.
— Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.
— Не говори глупостей.
— Но я же могла сегодня умереть, разве нет?
Руфь взяла её за руку и улыбнулась.
— Моя Иджи — заклинательница пчел.
— Я — заклинательница пчел?
— Ты — заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.
— А это плохо?
— Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?
— Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.
— Нет, это замечательно. — Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: — Заклинательница
Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные.
29 августа 1924 г.
Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали любить его. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та улыбнулась ей и протянула кувшин с медом. Чувства, которые Руфь старательно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного, и скорее всего, больше никогда не испытает.
А теперь, месяц спустя, из-за этого ей приходится уезжать. Иджи совсем девчонка, шестнадцать лет, она вряд ли соображает, что говорит. Она не понимает, о чем просит, умоляя Руфь остаться жить с ними. Но Руфь-то все понимала и сказала себе: уезжай, и чем скорее, тем лучше.
Она не знала, почему ей хотелось быть рядом с Иджи — только с Иджи и ни с кем другим. Хотелось — и все тут. Она молилась об этом, плакала, просила, но, как ни крути, ответ был один: надо ехать домой и выходить замуж за Фрэнка Беннета — молодого человека, с которым она обручена — и попытаться стать хорошей женой и матерью. Руфь была уверена: что бы Иджи ни говорила, она сумеет себя переломить и заживет нормальной жизнью. И Руфь приняла единственно правильное решение.
Когда она сказала Иджи, что завтра утром уезжает, та просто обезумела. Заперлась в своей комнате и стала бить и крушить все, что под руку подвернется. Грохот стоял по всему дому.
Руфь сидела у себя на кровати, сжав до боли руки, когда в комнату вошла мама.
— Руфь, пожалуйста, пойди к ней, поговори. Ни меня, ни отца она не впускает, а дети к ней идти боятся. Ну пожалуйста, милая, а то вдруг она, не дай Бог, что-нибудь с собой сделает.
Они услышали, как что-то упало на пол и разбилось. Мама умоляюще посмотрела на Руфь.
— Ох, Руфь, она там как бешеный зверь. Ну прошу тебя, пойди, может, тебе удастся хоть немного её успокоить.
В дверях появилась Нинни.
— Мама, Эсси Ру говорит, что Иджи разбила лампу. — Она взглянула на Руфь, как бы извиняясь. — Думаю, это она из-за твоего отъезда так огорчилась.
Руфь медленно шла по коридору. Джулиан, Милдред, Пэтси Рут и Эсси Ру прятались за дверями своих спален, — только головы торчали с застывшими от ужаса глазами.
Мама и Нинни остановились в конце коридора. Нинни заткнула уши. Руфь тихонько постучала. Из комнаты донесся вопль Иджи: