Жаркий декабрь
Шрифт:
В общем, пришлось поговорить с каждым с глазу на глаз. Да не просто побеседовать, а согласно новейшим методикам мотивации персонала. Ни в коем случае никого не ругать, а только хвалить, подбадривать и выражать полнейшее доверие. О проступках упоминать с сожалением, подчеркивая, что не ожидал такого от фронтовика, и обязательно говорить о прегрешении не как о свершившемся факте, а «по словам свидетелей» или «по данным следствия». Зато следует нахваливать все достоинства, о которых написано в деле, а если таковых маловато, то немножко и приврать. Или даже сильно нафантазировать, им-то все равно не удастся в эти папки заглянуть. Тут годиться все – и физические качества, и положительные моральные черты, и мастерство в гражданской профессии, и самое главное, имеющийся боевой опыт. И уф, обязательно надо каждому сказать что-то свое. Они же потом будут друг друга расспрашивать, о чем
Один за другим штрафники заходили в избушку, служившую мне штабом, и мрачно садились на табурет, не ожидая ничего хорошего. Все, как один, угрюмые, обозленные, равнодушные. И каждого надо расшевелить, чем ни будь воодушевить, чтобы солдат вышел от меня задумчивым, с надеждой в сердце и с желанием проявить себя в бою. Это, конечно, была та еще морока. Я, как мог, объяснял, что штрафников не станут использовать как пушечное мясо и мы пойдем в бой наравне с ними, что теплую одежду, обувь и питание будут распределять наравне со всеми, что они такой же взвод, как и два остальных. Говорил, что судимость будет снята, просил проявить себя, и обещал всем медали, а самым храбрым и ордена. Только двум бойцам, уже имевшим награды, нотации вообще не читал. Их я только спросил, за что наградили, уважительно покивал, напомнил, что медали вернут и отпустил.
В принципе, все оказалось не так уж и страшно. Да, контингент был специфическим, но либерастных баек и страшилок тут пока не придумали, и штрафники прекрасно понимали, что воевать они будут на общих основаниях с обычными бойцами. У них будут такие же задачи, такое же оружие, и такое же снабжение. Что еще нужно? Стоит заметить, что главный мотиватор нашего времени – деньги, тут, как ни странно не требовался. Ведь человеку нужны не купюры сами по себе, а то, что они дают. А дают они, во-первых, пищу, одежду и кров для самого человека и для его семьи, а во-вторых, статус и уважение. Во время войны деньги сильно обесценились, и важнее стало место службы и те льготы, которое оно дает. Так что нормальные условия службы, возможность снять судимость и заработать награду значили очень и очень много.
А это еще кого в нагрузку прислали? Красноармеец Бабаев из нашей же дивизии! Когда ж он успел в штрафники угодить, ведь нас буквально вчера привезли? А, понятно. Все с поезда отправились на фронт, а он рванул в противоположном направлении. Далеко, правда, не ушел. По лесам прятаться холодно, не май месяц, да и кушать там нечего, а в населенных пунктах повсюду бдительные патрули и недремлющие часовые. Подозрительного бойца, бредущего в тыл, сразу схватили и отправили прямиком в комиссию военного трибунала. Раньше таких беглецов зачастую расстреливали, но с появлением штрафным подразделений у них появилась альтернатива. Военюрист нашей дивизии товарищ Горин дезертира помиловал и разрешил искупить вину кровью, а тот, естественно, не возражал.
Ну, по крайней мере, Бабаев у меня много времени не отнял. Он клялся и божился, что подобное больше не повторится, что наша дивизия лучшая в мире, и что
Последним из штрафников я беседовал с разжалованным по приговору трибунала интендантом.
– Как же так, – горячился он, доказывая свою невиновность, – я же не украл, не себе забрал. Все шинели остались на складе в полном соответствии с отчетностью. А они спрашивают, почему новое обмундирование красноармейцам не выдал? Отвечаю, им же завтра в наступление идти. Кто выживет, то получит, а погибшим уже будет все равно. Вот как выходит – я сберег народное добро, а меня к расстрелу! Это что, справедливо? Еще говорят – радуйся, что легко отделался.
Да, в логике ему не откажешь, но все-таки интендант не прав.
– Вы совершили сразу две ошибки: нарушили приказ в боевой обстановке и подорвали моральный дух бойцов, решивших, будто командование о них не заботится. Вот сходите разок-другой в атаку, и сами поймете.
«Знатоки» созывались на совещание регулярно, хотя им никогда не удавалось собраться в полном составе. То кто-нибудь на фронте, то в срочной командировке, или на совещании в своем наркомате. Даже Анна Жмыхова, которую никто никуда не посылал из Москвы, отсутствовала несколько дней и приехала в Кремль чуть ли не прямо с поезда. Она втиснулась за стол между обоими своими кураторами – наркомом иностранных дел Молотовым и первым заместителем наркома внудел Меркуловым, помощниками которых одновременно работала. К заседанию недоучившаяся студентка, в одночасье ставшая советником наркомов, приготовиться не успела, и вместо ценных записей держала в руках круглую баночку с леденцами, которые и уплетала с видимым наслаждением.
Все приглашенные уже собрались, но Верховный продолжал не спеша вышагивать по кабинету, едва заметно улыбаясь, и даже, кажется, мурлыкая какую-то мелодию. Обстановка на фронтах радовала, да еще по затопленному Руру пришла подробная сводка потерь. Остановившись у карты, Сталин снова бегло осмотрел положение линии фронта, и вдруг, не оборачиваясь, негромко спросил:
– Вячеслав, а почему товарищ Жмыхова сегодня такая веселая? Сидит, и в кулак тихонько хихикает.
Застигнутая врасплох Аня попыталась плотно сжать губы и сделать серьезное лицо, но получалось у неё плохо. Молотов строго погрозил подчиненной пальцем, как нашкодившей первокласснице, хотя и сам подозрительно покусывал губы, и пояснил вождю причину веселья:
– Сотрудники торгпредства узнали, что у моего помощника свадьба, и подарили ей «нужную» вещицу – активатор воды с радиоэлементом из урановой руды. Радий за рубежом уже несколько лет, как запретили к употреблению, а вот торий и уран все еще считаются полезными. Из них там даже косметику делают. Вот товарищи и расстарались.
– И как, помогает? – с настолько серьезным видом спросил Верховный, что Жмыхова снова прыснула.
– Померили экспериментальным дозиметром, и оказалось, что активатор поддельный. Никакой радиации в нем нет.
– И тут буржуи надули. – Теперь Сталин тоже не удержался и тихонько рассмеялся. – Хорошо, что у нас своего урана хватает. – С этими словами Верховный, наконец-то, повернулся к столу и ткнул пустой трубкой в сторону Меркулова. – А ваши подчиненные что подарили к свадьбе лейтенанту госбезопасности? Наверняка пистолет?
– Даже три, – подтвердила новобрачная. – В удостоверении уже места нет, чтобы все записать.
Видя, что вождь в благодушном настроении, Анна осмелела и даже протянула ему коробочку с леденцами:
– Будете, товарищ Сталин?
– А что мне еще остается, – с подчеркнуто несчастным видом вздохнул вождь, – если курить мне вы все дружно запрещаете.
Выбрав среди разноцветных леденцов парочку красных, Верховный закинул их в рот и перешел к делу:
– Ну, Вячеслав, твое ведомство заварило всю кашу с плотинами, так что ты и докладывай.
Поднявшись, Молотов раскрыл карту Рура, на ходу поясняя:
– Как только мы в сентябре получили описание Дамббастера и схему его применения, то сразу известили союзников. Надо отдать им должное, англичане не стали откладывать дело в долгий ящик и не тратили много времени на проверку информации. Всего за три месяца они полностью подготовили самолеты, обучили экипажи и собрали необходимое количество бомб. Потеряв десять самолетов, британцы смогли разрушить дамбы, в том числе Зорпе, с которой они в иной истории справиться не смогли. А ведь это водохранилище второе по величине в Руре, и содержит тридцать процентов водных запасов региона. Прошлый раз, хотя британцам и удалось выпустить воду из Мёне, немцам хватило оставшихся ресурсов. В этот раз компенсировать потерю Германии будет намного труднее.