Жаркое лето 1762-го
Шрифт:
— Барин, вставай. Не то спозднимся.
— Куда? — спросил Иван.
— В Хропшу, куда же еще, — сказал Семен, нахально улыбаясь. И тут же нахально прибавил: — За рыбой! — И поднял руку, и, не давая Ивану спросить, продолжал: — За форелью, барин, за какой же еще рыбой. В Хропше знатная форель! А нам за полцены отдают, барин, потому что ты ловко с ними сторговался. Торговался, торговался, барин! — продолжал Семен уже совсем настойчиво. — Да и какой ты барин? Ты хозяин! Ты — Хромов Фрол Спиридонович, перекупщик, у тебя склады на Выборгской, ты рыбный поставщик двора! Ну, — тут Семен как бы задумался, потом сказал: — Ну, не двора, это ты врешь, а на Выборгской тебя все знают. По трактирам.
И он подал Ивану паспорт. Иван развернул его и стал читать. Это и вправду был паспорт на Хромова, купца двадцати семи лет, лицом чистого, нос продолговатый, и так далее. Иван прочел все это и опять сложил, и повертел, не зная, что с ним делать, а потом положил на софу.
— Степан! — позвал Семен.
Вошел Степан, принес переодеться. Одежда была новая, добротная, подобранная точно на Ивана. Иван, переодевшись, подошел к стене и посмотрелся в зеркало. И усмехнулся! Потому что ему сразу вспомнился Кондрат Камчатка. Ведь же и венгерка у него была почти такая же, и такие же шнуры, такой же пояс. Только еще кистеня не хватает, подумал Иван. Или у Семена есть? И оглянулся. Семен строго сказал:
— Барин, надо спешно ехать. И еще же надо подхарчиться. Степан!
И они пошли в столовую. В столовой тогда тоже все было иначе: была только гречневая каша с салом и чай с кренделями, и это все. Семен сказал, что он уже поел, и поэтому просто сидел рядом, пока Иван ел. А после подмигнул Степану, и тот поднес Ивану стопку простой белой. Иван понюхал и поморщился.
— Давай, давай! — сказал Семен. — Пусть будет дух. С духом тебе будет больше веры.
Иван выпил, постаравшись не кривиться, утер губы салфеткой и встал. Семен тоже сразу встал, заторопился, и они пошли вниз. Внизу, во дворе на задах, их уже ждала коляска. Семен сел на козлы, Иван седоком и спросил:
— Тебя как теперь звать?
— Устин, Фрол Спиридонович, — сказал Семен. — Поехали!
И он резко дернул вожжи, они тронулись. Иван молчал. Они выехали со двора, проехали вдоль своего забора, и, выехав на улицу, Семен уже хотел было поворачивать направо, к Трем Рукам. Но Иван вдруг грозно приказал:
— Налево! Я кому сказал!
Семен от неожиданности растерялся и взял налево. А после было уже поздно выправлять, и они так налево и поехали, и взъехали на мост, переехали через Фонтанку и дальше поехали пока что прямо. Впереди стояли караульные. Их, кстати отметить, тогда было везде по городу. Семен сказал, не оборачиваясь:
— Ты, Фрол Спиридонович, что, охренел? Вот нас сейчас возьмут! Куда мы едем?
— На Литейную, — сказал Иван. — А нет, так я сойду.
Семен что-то тихо пробурчал себе под нос. Они проехали еще и миновали караульных. Но уже на следующем перекрестке был виден новый караул.
— Чего это они сегодня здесь везде? — спросил Иван.
— Не могу знать, хозяин, — очень сердито ответил Семен, так же сердито дергая вожжи. — Люди всякое болтают! Одни болтают, что это после вчерашнего, когда эти перепились и пришли ночью к царице и трясли ее как грушу. А вот теперь везде порядок! Теперь не пройдут! А еще люди болтают, что не так все тихо, как хотелось бы, что кое-где по казармам уже пошли разговоры, что за полпива отца продали, куда это годится, надо ее обратно ссаживать. Понятно? — Тут Семен даже обернулся и сказал совсем сердито: — А нам надо за рыбой, срочно! А ты: Литейная, Литейная!
— Караул! — сказал Иван.
Семен сразу развернулся, взялся править. Миновали караул, еще проехали, после Иван тихо сказал:
— Теперь направо.
— Знаю, — сказал Семен и повернул направо. Теперь они ехали прямо к Литейной. Семен в сердцах сказал: — Литейная! Да никакая не Литейная, а съезжая нам будет, вот что! И ноздри! — и хлестнул вожжами. Теперь Иван с Семеном ехали быстрей, оба молчали. Иван смотрел вперед и ни о чем не думал, не загадывал. Они опять проехали мимо еще одного караула, теперь им было уже близко, Иван сунул руку за пазуху, туда, где у него был спрятан портмонет, а в портмонете заговоренное колечко с красным камешком. Красный, подумал Иван, — это страсть. Но и кровь, тут же подумал Иван, осматриваясь по сторонам. По сторонам было пусто. Хмель тогда уже из всех вышел, да и караулов было слишком много, чтобы у подлого народа была охота просто так болтаться по улицам и заходить в питейные, где можно было встретить сами знаете кого — так говорили!
А вот Иван о нем тогда совсем не думал, и когда они еще раз повернули, он сказал:
— Я же не дурень, Сеня, я все понимаю. И заходить к ней я не буду. А мы с тобой только под окна подъедем и остановимся. Я на нее только гляну — и все, и уезжаем, куда скажешь!
Семен ничего не ответил, а только прищелкнул вожжами. Они еще молча проехали, улица была пустая, только впереди, на следующем перекрестке, был виден новый караул. Семен через плечо сказал:
— А она что, в окне будет сидеть, так, что ли?!
— Ну, мало ли, — сказал Иван.
— Не мало ли! — сказал Семен. — А у меня колесо вдруг слетит, что тогда?! — И он еще раз огрел лошадей. А после опять и опять. Лошади побежали быстрее — это уже, конечно, после караульных — и завернули, выехали на Литейную, там Семен их придержал, и они опять поехали чинно. А потом, когда совсем подъехали, и Семен остановил коляску, и сошел, и начал ходить вокруг нее и постукивать сапогом по колесам…
Иван сидел ни жив ни мертв и сперва даже боялся поднять голову, думал, что его и так сейчас признают и окликнут. Но не окликнули. Тогда он осторожно поднял голову. И увидел в окне Трофимовну! Трофимовна сразу узнала его, радостно заулыбалась и уже хотела было кричать, но Иван сделал ей вот так рукой — и она согласно закивала, закивала головой, а потом быстро исчезла. Это, Иван догадался, она побежала к Анюте позвать ее к окну. Иван опять полез за пазуху, к колечку…
Но тут Семен сердито чертыхнулся, быстро сказал:
— Иван, держись! — и кинулся на козлы, схватил вожжи — и принялся хлестать, хлестать, хлестать по лошадям, лошади взвились, помчались! А сзади, от перекрестка, за ними следом бежали солдаты с офицером, офицер что-то кричал, грозился…
А в окне, вместо Трофимовны, показалась чья-то голова. Нет, не чья-то, а Анютина! Иван ее не рассмотрел, конечно, но он знал — это была Анюта! А она знала, что это он в коляске, он к ней ехал, и его могли убить, да по нему уже стреляют! Только разве им попасть?! И они мимо, мимо, мимо! А Семен стегал, стегал, стегал — и они умчались, скрылись за углом, они остались живы, невредимы. Семен сел на козлы и поправил букли, стер пот со лба и сказал:
— Пока что еще живы. Но это только пока что. — А после добавил совсем строго: — И хватит валять дурака, едем за рыбой!
И они поехали. А так как бумаги у них были выправлены справно, а также и вид у них у самих, то есть у Ивана с Семеном, был очень даже убедительный, то их нигде особо не задерживали, и они ехали себе и ехали, мотали, как говорил Семен, версты и мало-помалу приближались к Ропше. Но не напрямик, конечно, приближались, а взяли вокруг Сарского, через Горелово, и уже только после опять прямо. Клушин не дремлет, сказал тогда Семен, когда съезжал с главной дороги. А мы, прибавил, не спешим. И он и вправду щадил лошадей. Но Иван знал, зачем это ему: чтобы потом, если вдруг что, можно было гнать во всю мочь.