Жаркое лето 1762-го
Шрифт:
Они еще раз чокнулись и выпили. Семен утер губы, сказал:
— Хлопотное, конечно, дело. Зато быстрое! Это тебе не двадцать лет служить, как я служил, и какой я свинячий хвост выслужил? А Орловым уже вон сколько всего упало! Они уже графья. А мы чем хуже, а?
Иван молчал, закусывал, кусок в горло не лез. Семен сказал:
— Не знаю, как мы, а он лучше. Это я про нашего, который ничего тебе не говорит. Потому что пожалел тебя! И еще: он слово держит. Вот увидишь!
— А если вдруг не увижу? — спросил Иван.
— Ну, тогда и я тоже уже ничего
— Успокоил ты меня!
— Как мог!
После они еще какое-то время примерно так же говорили, препирались ни о чем, а после встали и пошли в бильярдную. А что им еще было делать? И они играли. Семен вошел в азарт и уже хотел играть на деньги или даже на деревни, но Иван не захотел. Потом пришел Степан, принес кофе, кренделей, они пили кофе, играли, потом опять пришел Степан и сказал, что господина майора срочно требуют к его высокопревосходительству. Семен встряхнулся, выпил еще кофе, подмигнул Ивану и ушел. Иван остался в бильярдной один. Одного совсем взяла тоска! Иван ходил вокруг стола, бил рокруа за рокруа, думал о всяком, а Семен не возвращался. Было уже совсем поздно, вечер почти что кончился, Иван уже не знал, что думать…
Как вдруг вошел Степан и, плохо скрывая ухмылку, сказал, что к господину ротмистру пришли.
— Кто это? — спросил Иван.
— Не говорит, — сказал Степан. — Говорит: по-нашему не понимает. Звать?
— Звать, — сказал Иван, а сам подумал: вот, и еще это, как он мог про это забыть? И отложил кий, потому что понял, что теперь ему будет уже не до игры.
И так оно и было. Потому что открылась дверь и в бильярдную вошел Базыль. Он опять был одет просто, как чей-нибудь дворовый человек, только, в отличие от прошлого раза, был он какой-то весь взъерошенный. Иван смотрел на него и молчал. Базыль тихо, но очень сердито сказал:
— Ат, холера на них!
Иван опять молчал. Тогда Базыль утер усы и продолжал уже почти спокойным голосом:
— Вот я, паныч, и пришел. Как договаривались. И привели меня сюда.
— А где ты раньше был? — спросил Иван.
— А здесь рядом, под окном, — сказал Базыль. — Стоял и тебя дожидался. Скромно стоял, в кусточках. Чего, думаю, людей тревожить? Постою, думаю, подожду. Потому что куда мне спешить? И я стою…
Сказав это, Базыль недобро усмехнулся, и быстро шагнул к Ивану, и уже тихо и быстро, по-польски продолжил: — А я тебе еще в прошлый раз говорил, что они все видят, паныч! А теперь знаю: так оно было! Потому что только я через забор и только затаился, как эти собаки на меня! А я без сабли! А они…
— Ладно, ладно, будет врать! — громко сказал Иван по-русски. — Пропил все, что я тебе давал, собака! А еще дам, еще пропьешь!
— Паныч! — сказал Базыль. — Ты что это?! — И это уже опять по-русски.
— А то! — по-русски же сказал Иван. — Ладно, ты за это мне еще ответишь. А у Данилы был?
Базыль надул щеки, но молчал.
— Сядем, — сказал Иван. — Садись, — и показал на оттоманку при стене, в самом углу, за шкафом с запасными шарами.
Они прошли туда и сели. Иван тихо сказал:
— Теперь рассказывай.
Но Базыль сперва посмотрел по сторонам, после сердито усмехнулся и только уже после так же сердито сказал — опять по-польски:
— Где ты видел стены без ушей?
— Ну, мало ли, — по-польски же сказал Иван.
— Ладно, — сказал Базыль. — Чего там. Мы же никого не продаем. И нам ни от кого ничего не нужно. У нас все свое!
С этими словами он полез за пазуху и достал оттуда пакет, а потом из пакета бумагу. Бумага была не простая, а с гербом. Это, Иван сразу догадался, подорожная, и ему сразу стало жарко.
— Новая? — спросил Иван.
Базыль кивнул. После сказал:
— Вольдемар Адамович старался. Только час тому назад добыл. И я сразу сюда.
— А что Анюта? — спросил Иван и напугался, потому что сердце очень-очень сильно застучало.
— Здесь она, — сказал Базыль. — На, посмотри.
Иван взял подорожную, развернул и стал читать. Руки у него сильно дрожали, но он все же прочитал, что господин майор Кмитский с супругой…
— Почему майор? — спросил Иван.
— Так написано, — сказал Базыль. — А с супругой, потому что где же вы сейчас здесь обвенчаетесь? Сразу возьмут же!
— А что… — сказал было Иван и замолчал, потому что не решился спрашивать.
— А это не она, — сказал Базыль. — Это Даниле Климентьевичу было решать. И Марье Прокофьевне. И они дали добро.
— А! — только и сказал Иван. После облизал губы и все-таки спросил: — Но она хоть что-нибудь же говорила?!
— Говорила, да, — сказал Базыль. — Сказала, что как скажешь, так оно и будет. И тогда я, паныч, это уже я сам, по своей охоте, спросил у нее: а вот если прямо сегодня, спрашиваю, надо будет ехать, ты тогда что?! И она, паныч, как роза заалела! Но смолчала. Это ей честь!
Иван опять взялся читать. Там было написано, что майор Кмитский с супругой срочно следуют на место его новой службы, место службы — Кенигсберг, это, понял Иван, для того, чтобы их на границе сразу, без лишних вопросов пропустили. А там — сразу домой. А там Хвацкий. Ну и что, что Хвацкий, сердито подумал Иван, они что, эти Хвацкие, только теперь объявились? Нет! А уже лет двести или даже больше. И он читал дальше, про Анюту: лицо чистое, волосы русые, глаза карие… А дальше не смог читать, зажмурился, сразу увидел Анюту, она улыбалась.
— Паныч, — сказал Базыль очень тихо. — Уходить нам нужно, вот что.
— Как уходить? — спросил Иван, быстро открыв глаза и посмотрев на Базыля.
— А вот так, — сказал Базыль уже совсем почти шепотом. — Потому что все готово. Ты же, паныч, сам говорил, что как только будет новая подорожная и чтобы там была пани Анюта прописана, так сразу едем. Ну!
Иван молчал.
— Ат! — шепотом сказал Базыль. — И мне, паныч, чего! Но это же ты сам этого хотел! А что теперь? Она теперь согласна, и даже отец с матерью, ты, паныч, только подумай, согласны, чтобы ты их дочь увез. А ты чего тогда сидишь?