Жажда, или за кого выйти замуж
Шрифт:
— Что для тебя главное в жизни? — спросила она как-то. — Работа? Книги?
— Ты! — улыбнулся Анатолий.
— Да нет, я не об этом. Вот для Всеволода — политическая борьба. Он живёт для того, чтобы разобраться в ней, помочь людям разобраться и, заняв в ней своё место, остаться в истории навсегда, так я понимаю. А для тебя, что главное в жизни?
— Ты!
— Я серьёзно, — обиделась она.
— И я серьёзно. Если я сделаю так, что тебе будет хорошо, если сумею исполнить все твои желания, значит, я выполню своё назначение в этой жизни!
— Так мало?
— Так много! Сама подумай, что может человек? Допустим, он построит дом, или, как я, посвятит свою жизнь производству станков, или осушит
— Это целая философия!
— Пожалуй! Только скорее не философия, а практика. Мне нравится жить для тебя, угадывать твои желания.
— А если, допустим, ты не полюбил бы, или если я не замечаю того, что ты живёшь для меня, тогда во имя чего жить?
— Как «не полюбил бы»? Это. невозможно. Это было запрограммировано. Мне, моей душе нужна только такая жизнь — для тебя. Выходи за меня замуж?!
Она благодарно сжала его руку. И спросила: А как ты относишься к остальным людям?
— Очень хорошо. Но пусть они сами найдут, для кого и для чего жить.
Представить себе, что Всеволод будет жить для кого-то, невозможно. Представить себе Всеволода в лодке невозможно. Всеволод не способен грести, жарить шашлыки в подмосковном лесу, ходить в тренировочных штанах, мыть в её доме посуду. И существует ещё много такого, чего не способен делать Всеволод и способен Анатолий. Анатолий выносит помойное ведро, чистит картошку, помогает ей закупить продукты на неделю, загружает бельё в машину, развешивает его на балконе, метёт пол. При нём она может заниматься любыми женскими, неизбывными делами: подшивать юбку, отглаживать шторы.
Анатолии ходит за ней по дому вроде так же, как Всеволод, но ни за что не оторвёт её от дела. Всё, что она делает, — такое главное, чего никак нельзя прервать, чему ни в коем случае нельзя помешать.
И дотронуться до неё он не смеет, только, уходя, робко поцелует её пальцы или коснётся её волос и тут же отдёрнет руку.
Анатолий — полная противоположность Всеволоду во всём. Всеволод красив праздничной, броской красотой, Анатолий невзрачен. Светлые глаза, светлые, даже блёклые волосы, короткий нос в веснушках. Всеволод параден, но и во многом непонятен, с ним она робка и каждый раз думает, как поступить. С Анатолием ей легко, как с самой собой. Ходит при нём в домашнем платье, читать может при нём, капать капли в нос, сердится на него, как на себя.
И ещё одно, очень важное для неё: Всеволод с Борькой двух слов не скажет, а Анатолий подружился с Борькой. Борька приносит Анатолию свои заготовки, чертежи. Так принёс проект стеллажей, и стеллажи они доделывали вместе.
При Всеволоде Анатолий резко меняется, он словно в стойку становится. Начнёт, например, Всеволод говорить о политическом и экономическом воздействии США на другие государства, Анатолий тут же старается перевести разговор на геологию или географию. Это его хобби. С детства собирал книжки по географии. Он знает, где растёт тутовое дерево, где какие существуют залежи полезных ископаемых и драгоценностей, где водятся какие животные. И, если ему удаётся перебить Всеволода, много разных сведений обрушивает на них Анатолий. Ей почему-то кажется, что говорит он им лишь сотую долю того, что знает. Но говорит таким спокойным, ровным, неинтересным голосом, что ей становится безотчётно скучно.
Всеволод Анатолия не слушает, зевает, но из вежливости, а может быть, из нежелания выявить своё недоброжелательство по отношению к Анатолию не перебивает, зато, когда Анатолий что-либо рассказывает, громко просит передать ему соль, сахар, налить чай — всячески старается перевести её внимание на себя. Ни география, ни геология его совершенно не интересуют. Он наверняка не знает, откуда берётся газ, на котором она готовит, как растёт хлеб.
Зато Анатолий не может взять у приятеля машину и повезти её за город в ресторан, усадить к голубому окну, заказать ей её любимую мелодию из «Мистера Икса» и накормить её любимым цыплёнком табака с оливками.
Анатолий не слышал ничего о Шопенгауэре и Ницше, Всеволод наверняка не читал о путешествии Магеллана. Всеволод ест колбасу и сыр с белым хлебом, Анатолий — с чёрным.
Ни в одной черте, ни в одном слове, ни в одном поступке они не похожи. Разве что приходится им сидеть за одним столом в её вторники, пить чай из одного чайника, есть варенье из одной вазочки, класть руки на одну скатерть. Вот и всё, что объединяет их.
Третий жених — Юрий.
Когда Юрий, в своём строгом, всегда тёмном костюме, улыбаясь одними глазами, со своим, всегда одинаковым, мягким «Добрый вечер!», входит в её дом, она замирает с чашкой в руке, с веником, с книжкой. Юрий всегда, зимой и ранней весной, появляется с цветами. Чаще это розы или гвоздики, ранней весной — мимоза, подснежники или фиалки. Но ни разу он не подарил ей ни астр, ни георгинов, ни пионов, ни флоксов — откуда он знает, что она их терпеть не может?
При Юрии работать она не может: ни посуду помыть, ни пол подмести, ни книжку почитать. Сама себе удивляется, как это она ещё дышит при Юрии. Ей кажется, он — инопланетянин. Про него нельзя сказать «у него насморк», «у него живот болит». Ни насморка у него быть не может, ни желудок у него расстроиться не может. Юрий вне будничного, житейского, вне бытового, с чем ей приходится иметь дело ежедневно. «Тела» у Юрия нет, хотя Юрий высок, как Всеволод, широкоплеч, узок в поясе, длинноног. Лицо у него чуть бледноватое, аскетичное, со строгими чертами, с отчуждёнными, отрешёнными зелёными глазами. Инопланетянин, одно слово. Когда Юрий на неё смотрит, у неё кружится голова, потому что из глаз его идёт незнакомый, по всей видимости, вовсе неземной свет — серо-зелёная сила, заставляющая голову кружиться.
Юрий — человек космический ещё и потому, что он занимается изучением космоса. Это она сама догадалась, что Юрий — не обыкновенный инженер, как он охарактеризовал себя в первую их встречу. Он никогда не говорит ни о планетах, ни о космосе, но, если бы он был обыкновенным инженером, обязательно назвал бы свою специальность. А однажды он просто выдал себя…
Борька заговорил о космических кораблях, о несовершенстве их, об авариях, Юрий насторожился, напрягся весь — расширились зрачки, глаза чуть не чёрными стали, губы сжались в узкую полосу. Она почувствовала: Юрий возмущён, не согласен. Он сдержался, промолчал, а ей было достаточно — теперь она уверена: он занимается именно космосом.
У Юрия хобби — литература и история. Он может от начала до конца «прошпарить» наизусть «Онегина» и «Медного всадника», он в курсе того, что печатают «Новый мир» и «Дружба народов», он знает чуть не наизусть книгу Тарле о Наполеоне и читал Ключевского и Соловьёва. Но почему-то, почему — она понять не может, Всеволоду Юрий никогда не возражает, хотя, она чувствует, с половиной того, что утверждает Всеволод, он не согласен. Он только смотрит на Всеволода внимательно, и всё. Говорит Юрий редко. «Горы образовывались миллионы лет. На вершинах некоторых из них найдены моллюски. Значит, раньше горы были морским дном…» — он замолкал, не договорив. К чему он завёл разговор о горах, непонятно. «Раньше приливы и отливы объяснялись влиянием Луны. Теперь говорят, Луна не имеет отношения к приливам и отливам, но почему-то действует на душевное состояние человека. Учёные пытаются исследовать… — И тут же, прервав себя, неожиданно говорит: — Лучше всего изучать флору и фауну земли, геологические процессы из космоса».