Жажда, или за кого выйти замуж

Успенская-Ошанина Татьяна

Юрий говорит медленно, словно сам прислушивается к своим словам и свои слова взвешивает. Его совершенно не волнует то, что Всеволод вроде и не слушает, Юрий говорит лично ей. То, что он говорит, — вовсе не скучно, она понимает всё, о чём он говорит.

Когда говорит Юрий, Всеволод скучает по-другому, чем когда говорит Анатолий: нередко в его глазах вспыхивает острый блеск опасности. Нужно одно движение с её стороны — к Юрию ближе придвинуться, взглянуть на Юрия с жадным интересом, и Всеволод взорвется или бросится на него. Но Катерина не доставляет Всеволоду такого удовольствия и прячет то, что происходит в ней при Юрии. Дрожь возникает в ту минуту, когда Юрий входит в её дом,

и исчезает в ту минуту, как за ним захлопывается дверь. Из-за одной улыбки Юрия, из-за одного его чуть удивлённого взгляда, когда брови приподняты углами, она может не спать ночь или переть навстречу ледяному ветру сколько угодно часов.

В отличие от Всеволода с Анатолием, Юрий вовсе не стремится остаться с нею наедине, а если остаётся, не делает ни малейшей попытки поцеловать её, коснуться её, никогда не говорит ей о своих чувствах и не зовёт её замуж.

Юрий любит водить её в театр. Он входит в театр, как Всеволод — в зал ресторана, торжественно и гордо, покупает ей программки, сегодняшнюю и толстую, месячную. Он всегда берёт билеты в первые ряды партера — если уж идти в театр, то идти! В антракте обязательно ведёт её в буфет. Она стесняется показать ему, что ей хочется пирожное или «Мишку», берёт бутерброд с сыром, а он не настаивает. Ни в чём он не навязывает ей своей воли. Обратно они едут долго, и её не покидает ощущение праздника. Он так красив! Так светлы его серо-зелёные глаза с золотистыми точками, так строго одухотворённо его лицо! Он расспрашивает её об игре актёров, о постановке, слушает так, будто лично от неё зависит качество и значительность спектакля. Своё мнение высказывает редко, отделывается «да» и «нет», но, если высказывает, всегда возражает. Возражает осторожно, словно боится обидеть, но жёстко. Почти всегда их взгляды расходятся: то, что нравится ему, не нравится ей, и наоборот. При этом он соглашается: да, наверное, так и есть, то, что нравится ей, хорошо, но ничего не поделаешь — ему это не понравилось. Самое интересное заключается в следующем: даже когда Юрий высказывает ей своё мнение, ухватить его она не может — Юрий всегда не договаривает.

Что он за человек, о чём думает, что исповедует, остаётся для неё тайной. С любопытством вглядывается она в него, но постигнуть тайну не может. Юрий закрыт от неё, прячется, как за бронёй, за строгой одеждой — галстуком, всегда крахмальной рубашкой, чёрным пиджаком и за строгим, чуть холодным выражением лица. Доводит он её не до подъезда, как Анатолий, а обязательно до двери квартиры, точно в подъезде с ней может случиться что-нибудь нехорошее, руки он ей не протягиваем целовать не целует, снимает шапку, склоняет перед ней низко голову, так что она видит его аккуратную пушистую макушку, обязательно говорит: «Спасибо». А уже потом: «До свидания».

Он ждёт, когда она откроет свой дом, но никогда следом за ней в дом не входит, как Всеволод.

А она, очутившись за закрытой дверью, прислоняется к её шероховатой деревянной поверхности пытаясь услышать его шаги. Но шагов не раздаётся. Он продолжает стоять на площадке? Или так бесшумно ступает? Или он не ходит, а летает?

Пригласить его она не может, и ей стыдно взять его за руку, ввести в дом. Может быть, нужно было его пригласить? — гадает она. — Или он сам должен захотеть войти?

Она садится на пол, спиной прижимаясь к двери, и, непонятно счастливая, слушает больно стучащее сердце. Жарко ей, а руки и ноги — ледяные. Кто он, этот странный человек Юрий? Почему она не может его понять?

Несколько дней Катерина живёт, ощущая рядом его присутствие, пытается понять, что происходит с ней. Она ждёт вторника, чтобы снова, пусть при всех, увидеть его!

Ей хочется ощутить его власть над ней. Но вместе с тем что-то мешает, что-то, помимо неё, восстаёт против Юрия. Что?

Может, то, что Юрий с жадностью слушает Всеволода и задаёт бессмысленные, на её взгляд, вопросы…

А Всеволоду вопросы Юрия очень нравятся: он со всей серьёзностью отвечает на них, ей кажется — распускает перед Юрием хвост?!

Нарочно или не нарочно Юрий подыгрывает Всеволоду? Или в самом деле Всеволод так умён, что даже Юрий готов тратить своё время (которое, она знает, он сильно ценит) на то, чтобы этим умом насладиться?!

Они сидят друг против друга — в её уютной квартире с золотистым торшером, с ярким фонарём, с любопытством заглядывающим к ней в окно, с тихой музыкой и вкусным чаем, сидят на позабытых людьми и веком могилах. Как любили, о чём думали, что считали главным, каким делом занимались те, чей прах стал фундаментом её дома?

Чем старше она становится, тем острее осознаёт в себе связь между собою и теми, кто уже прожил свою жизнь.

Она пьёт чай, слушает мужчин, смотрит на них и с каждым из них тоже ощущает свою неразрывную, таинственную связь.

Катерина высока, длиннонога, худа. Плечи всегда чуть приподняты, точно она попала под дождь. Глаза у неё карие, волосы — золотые. На работе она прячет их под белую шапочку, а дома даёт им свободу — они обтекают её шею и плечи. Заколки больно их тянут, вырывают волоски, а потому она не любит заколок. Связывать такие лёгкие вьющиеся волосы в пучок бессмысленно, они в пучке не держатся, голова получается неаккуратная.

Обычно, добравшись до постели поздним вечером, она засыпала почти сразу. Но в последнее время сон подолгу не приходит.

Поток мёртвого беспардонного фонарного света не даёт уснуть, но штор она не любит. Не спит, и к ней приходят дневные заботы: делать операцию или не делать, вводить новое лекарство или не вводить? Вопросы по-дневному тревожат её.

В последнее время думает она и о том, как решить личную жизнь.

Но тут же сама себе отвечает: замуж она не хочет!

Борька, ли, выросший у неё на голове, виноват в этом? Или мать? Мать родила Борьку, выкормила грудью и как-то решительно и жёстко переложила на Катерину свои обязанности: Катерина должна была купать Борьку, кормить его, водить гулять, рассказывать ему сказки. Катерина рано хватила материнства. И хватила с избытком.

Конечно, мать понять можно. Полностью обеспечить всем необходимым бабушку, к которой мать фактически Катерину не допускала, обслужить отца, найти время поговорить, пообщаться с ним, наготовить на них на всех, всех обстирать, обгладить,’ обшить, а ведь ещё — работа!

«Зачем рожала Борьку?» — не раз хотела Катерина задать матери безжалостный вопрос.

Так и не задала. Борька оказался нужен лично ей, Катерине. Без Борьки зачем ей костры с шашлыками, женихи с их умными разговорами, эта квартира, где Борька проводит большую часть своей жизни и где полноправно живут в тёмной комнате его инструменты?!

И дело вовсе не в том, что всё в её квартире, начиная от стеллажей и кончая антресолями, сделано Борькой, дело в том, что Борька оказался главным смыслом её жизни. Дать ему образование, достать ему интересную книжку, сводить его на выставку, накормить — не обязанности, сладкая необходимость. Орехи в сахаре любил Борька в детстве, она раз в неделю ездит за этими орехами на улицу Горького. Борька — технарь, собирается поступать в технический вуз, Борьке нужна чертёжная доска, и она спешит купить эту доску. Ей нравится заботиться и думать о Борьке. Она одевает его, покупает ему книги.