Жажда мести
Шрифт:
– Не ясно, кто больше трепетал, – рассмеялся Волгин.
– Да не нужен этот трепет женщине, наивный ты человек, – отмахнулся Борис с досадой, как будто ему наступили на больную мозоль. Он любил спорить, даже если его точка зрения совпадала с точкой зрения другого. – Женщине нужен не молодой, не красивый! Ты видел, чтобы в истории красавицей обладал красавец? Нет! Ей нужен не красавец, ей нужен полезный, необходимый человек. Женщина, корыстна. коварна, изворотлива! Хитрее мужиков в сто раз! Нужны деньги – будет любить человека обеспеченного, нужно защитить диплом, будет любить лысого профессора,
– Аспирантуру закончишь, а дальше?
– Дальше? Дальше видно будет, но думаю, что выше доктора прыгнуть не удастся, там кончается рубеж личных достоинств, таланта, памяти, прилежности и начинается исключительная сфера связей. Там – политика.
Они расстались, и Волгин в общежитии уже вспомнил слова Бориса о неких рубежах, где кончаются приоритеты личных достоинств и начинаются другие. Он с болью вспомнил свою диссертацию, над которой столько трудился и о которой уже думал и говорил как о живом существе. Не успел он появиться в своей комнате, в которой, растянувшись на кровати, храпел Мизинчик, как возникла на пороге сестра Надя.
– Пойдем покушаем, и я тебе что расскажу, – сказала она таинственно. – Только вымой руки и причешись.
У сестры в комнате вкусно пахло щами.
– Что ты мне расскажешь? – поинтересовался Волгин, устраиваясь на стуле. Она посмотрела внимательно на него и налила ему полную тарелку щей.
– Мне тут один парень со старшего курса предложил интересную штуку, – сказала она со смеющимися глазами. – Только ты не удивляйся, он такой смешной, в очках, носит свою одну и ту же куртку зимой и летом, спит, наверно, в ней.
– Что? – сгорал от нетерпения Волгин.
– Замуж, – фыркнула она, и ее глаза вдруг засветились ярким светом и точно там разгорелись два огонька. Она отложила ложку и принялась смеяться, держась за живот.
– Ты давно его знаешь?
– Ты не думай, ничего у меня такого с ним не было, мы иногда с ним встречались на танцах на третьем этаже, по субботам, и он вообразил.
– Что ты сказала?
– Что я замуж не собираюсь, пока не закончу учиться.
– А парень хороший? Я его не знаю?
– Он такой белобрысый, небольшого росточка, в очках, ходит и как будто никого не видит, близорукий, – добавила она.
– Близорукий, близорукий, а рассмотрел, черт, самую лучшую девушку, – рассмеялся Волгин. – Паразит! Познакомь меня с ним, надо врага знать в лицо.
– Ой, какой он враг, он добрый и наивный. Я ему сказала, что у меня брат на старшем курсе. Он слыхал о тебе, но не знал, что я твоя сестра.
– Откуда он? Не москвич?
– Нет. Из Подмосковья, из Мытищ. Все зовет меня со своей мамой познакомить, она у него одна, и он у нее один.
– Если намерения серьезные у тебя и у него, то давай так: пригласи, скажешь, что одна боишься, мол, брат строгий, пусть и меня пригласит. Ладно? – Волгин заволновался. Он не предполагал, что его маленькая Надюлька может привлечь чье-то внимание на предмет женитьбы.
Мизинчик громко храпел, и Волгин несколько раз его трогал за плечо. Мизинчик мешал читать. Но вскоре Волгин перестал
– Слушай, – услышал он знакомый голос Бориса. – Если дозвонишься, назначай ей свидание возле Центрального телеграфа. У меня квартира свободна!
– Кто позвонит?
– Да Ленка которая. Говори: «генеральный прокурор».
– Слушаюсь, товарищ прокурор, я вам позвоню, – отвечал Волгин. И положил трубку. Вахтерша смотрела на него с сочувствием, предполагая, что неслучайно вызвал к телефону студента «генеральный прокурор».
– Серьезное дело? – спросила она.
– Очень, – отвечал Волгин.
Она покачала жалостливо головой, а он отправился продолжать работу над диссертацией. По коридорам бродили, как тени, студенты; для многих из них еще продолжалась сессия, и они из последних сил пересдавали «хвосты». И тут ему навстречу выплыла из полутемноты коридора Чередойло. Она мелькнула мимо, прошелестев пышной юбкой, обдав тонкими духами, махнув длинными ресницами своих темных глаз. Он даже оглянулся, и она, представьте себе, тоже оглянулась. И махнула ему ручкой.
Лето пролетело быстро, Волгин заканчивал работу над диссертацией. Борис уехал в Ялту, профессор отдыхал на даче где-то в Белых столбах. Волгин целыми днями напролет пропадал в университетской библиотеке. И вот однажды он поднял глаза от книги, из которой выписывал цитаты, и увидел ее, Лену. Она стояла рядом. Он привстал и поздоровался. Она протянула руку и сказала, что приехала с Рижского взморья. Ровный золотистый загар и выгоревшие небрежно кинутые за плечи волосы подчеркивали ее красоту.
– Вы красивая, – сказал он, глядя на нее уставшими глазами.
– А вы тоже ничего. Отдыхали на юге?
– Нет. Борис ездил, а я сидел все лето в Москве и никуда не выезжал. – Он заметил, как ей идет сиреневый сарафан. – Я насиделся. Только подождите меня.
Он торопливо собрал книги на своем столе, сдал их. Вдруг он подумал, что ему приятно находится рядом с этой девушкой, чувствовать такой приятный запах ее волос, смотреть на загорелые ноги в открытых сандалиях. Поясок свободно держался на ее талии, не сковывая движений и словно открывая ему тайну ее тела, облаченное в выгоревший цветастый сарафанчик.
– Сколько вам учиться? – спросила Лена, свободно наблюдая за смущенным Волгиным.
– Я практически закончил учиться, последняя сессия, защита диплома, поступлю в аспирантуру и все.
– Почему вы так уверены, что поступите в аспирантуру? Уже решено?
– Да. Ученый совет рекомендовал.
– Ах, вот как! Пара каких-нибудь старикашек решает вашу судьбу. Это, конечно, хорошо. – Она опять засмеялась и как-то снизу вверх посмотрела на него, отчего он засмущался. – Вы не зайдете ко мне, я тут недалеко живу. – Вон, видите дом на Горького, напротив памятника Долгорукому. Это мой дом. Хотите? Никого нет, предупреждаю. Мама уехала в командировку, папа – улетел во Францию. Я одна, что, знаете, опасно для молодых парней. – Она опять засмеялась.