Жажда
Шрифт:
Пока Мария-Тереза осматривала все вокруг, он пошел в гостиную и включил лампу, чтобы она увидела жалкий диван с убогими заплатами на подлокотниках… и низенький кофейный столик со следами от сигарет… и книжные полки, больше заставленные пустыми бутылками из-под водки, принадлежавшими его матери, нежели каким-то чтивом.
Ничего себе, свет не пощадил оранжево-желтые занавески, устало свисавшие с гардин из кованого железа, или выгоревший ковер, на котором была потрепанная дорожка, ведущая от дивана на кухню.
По телу пробежали мурашки, когда он прошел через арку и щелкнул выключателем над вытяжкой.
Потрясный дизайн
Ему было так стыдно за все это.
Истинное поместье Дориана Грея, гниющая реальность, которую он держал взаперти в своем пресловутом чулане, в то время как всему остальному миру показывал лишь красоту и богатство.
Вин обернулся через плечо. Мария-Тереза бродила по кухне, чуть приоткрыв рот, будто видела сцену из фильма, которая потрясла ее до глубины души.
– Я хотел, чтобы ты это увидела, – сказал он, – потому что это правда, которую я никогда никому не открывал. Мои родители были алкоголиками. Папа работал водопроводчиком, а мама курила как паровоз, и этим все сказано. Они часто ссорились и умерли в этом доме, и, честно говоря, я по ним не скучаю и ни капли не сожалею о случившемся. Если это делает меня ублюдком, то мне все равно.
Мария-Тереза подошла к плите. Она подняла старую подставку для ложек, стоявшую на варочной панели между газовыми горелками, и сдула с нее пыль.
– «Великий побег».
– Парк развлечений на севере. Слышала о таком?
– Нет. Говорила же, я не местная.
Он подошел к ней, глядя на дешевую безделушку для туристов с красным логотипом.
– Приобрел во время школьной экскурсии. Думал, может, если другие ребята увидят, как я покупаю матери что-то домашнее, то не догадаются, какая она на самом деле. Почему-то ложь была важна для меня. Я хотел быть нормальным.
Мария-Тереза поставила вещицу на место с большей осторожностью, чем та того заслуживала, и стояла, глядя на нее.
– Каждые вторник и пятницу я хожу на молитвенную группу. В Собор св. Патрика.
От ее откровения у него дух перехватило… и он заставил себя сохранять спокойствие.
– Ты католичка? Я тоже. Ну или, по крайней мере, родители поженились в католической церкви. Сам я не шибко набожный.
Она убрала прядь волос за ухо и, дрожа, вздохнула.
– Я хожу… хожу на эти встречи, потому что хочу находиться рядом с нормальными людьми. Я хочу… однажды снова стать как они. – Ее глаза загорелись, и она встретила его взгляд. – Так что я понимаю. Понимаю…все. Не только дом, но и то, почему ты не приводишь сюда людей.
Сердце Вина колотилось в груди.
– Я рад, – сказал он хриплым голосом.
Она огляделась.
– Да… все до самых мелочей, я все понимаю.
Вин протянул руку.
– Пойдем со мной. Позволь показать остальное.
Мария-Тереза взяла то, что он предлагал, и тепло ее ладони преобразовывало, оживляло
И теперь, видя, что она это сделала, ему, почему-то, захотелось поблагодарить Бога.
Когда они поднимались по лестнице, под дырявым ковром скрипели ступеньки, а перила были такими же устойчивыми, как стоящий в лодке пьяница. Поднявшись наверх, Вин проигнорировал комнату родителей, прошел мимо единственной ванной и остановился перед закрытой дверью.
– Здесь я спал.
Открыв ее, он включил свет. Стоявшая вплотную к свесу чердака, его старая двуспальная кровать все еще была накрыта синим стеганым одеялом, а единственная подушка у изголовья – по-прежнему ровной, как ломоть хлеба. Стол, за которым он делал уроки, когда, в самом деле, корпел над ними, все еще стоял у окна, а лампа, при свете которой занимался, загнута к потолку. На комоде лежали Кубик Рубика, черная расческа «Эйс» и посвященный купальникам номер «Спортс Иллюстрейтед», 1989 года с Кэти Айлэнд на обложке, – все там, где он их и оставил.
Над комодом висело зеркало, в его дешевую «деревянную» раму были воткнуты всякие корешки билетов, фотографии и другой хлам, и, когда он шагнул вперед и увидел свое отражение, ему захотелось выругаться.
Да, все по-прежнему. Он все еще смотрел на лицо с синяками.
Конечно, в этот раз их наставил не его отец.
Вин подошел к окну, и, когда открыл его, чтобы впустить свежий воздух, ему захотелось поговорить. Что он и сделал.
– Знаешь, первое наше с Девиной свидание я устроил в Монреале. Оформил ей перелет на своем самолете, и мы остановились в многоэтажном номере в отеле Ритц-Карлтон. Она была впечатлена настолько, насколько я этого добивался, но даже сегодня она не знает, откуда я родом. По большей части, это мой выбор, но дело в том, что ее никогда не интересовало прошлое. Она никогда не спрашивала о моих родителях после того, как я рассказал, что они оба мертвы, и я никогда не затевал этот разговор. – Он развернулся. – Я собирался жениться на ней. Даже кольцо купил…и, представь себе, сегодня она нашла бриллиант.
– О… Боже.
– Как вовремя, да? После того, как Джим меня подвез, я поднялся к себе, открыл дверь, а там она, вся взволнованная, держит в руке коробочку.
Мария-Тереза прикрыла рот рукой.
– И что ты сделал?
Вин отошел от окна и сел на кровать. Когда от нее поднялась пыль, он скорчил гримасу, встал и взял в руки одеяло.
– Погоди минуту.
Выйдя в коридор, он встряхнул покрывало, отвернувшись от облака. Когда пыли на нем стало поменьше, Вин вернулся в комнату, застелил им голый матрас, и снова сел.
– Что я сделал… – пробормотал он. – Ну, я отцепил ее руки от своей шеи и отступил на шаг. Сказал, что не смогу жениться на ней, что сделал ошибку и что мне жаль.
Мария-Тереза подошла и села рядом.
– Что она ответила?
– Она восприняла все с ледяным спокойствием. Что не было бы удивительно, если б ты ее знала. Я сказал, что она может оставить кольцо себе, и та поднялась с ним наверх. Минут через пятнадцать вернулась с вещами. Сказала, что скоро заберет остальное и тогда оставит ключи. Она была ничуть не расстроена и держала себя в руках. Понимаешь, она не казалась удивленной. Я не был в нее влюблен, никогда не был, и она это знала.