Жданов

Волынец Алексей Николаевич

Зинаида Жданова, проживая с новой семьёй в Астрахани и Саратове, работала журналистом в местных газетах. Её работа в одной из саратовских районных сельских газет пришлась на самые тяжёлые годы коллективизации — тогда должность журналиста не была безответственным «творчеством» в офисе, скорее это была деятельность рядового партийного агитатора, со всеми сложностями и отнюдь не мифическими опасностями тех лет, исходившими как со стороны убеждённых врагов советской власти, так и со стороны не в меру бдительных товарищей.

После ухода любимой женщины к другому человеку ни с какими другими представительницами прекрасного пола тогда одинокий Жданов замечен не был — жил он на виду у множества людей, да и времени

на личную жизнь у него в те годы просто не оставалось. Похоже, горечь расставания с любимой женщиной и маленьким сыном наш герой успешно топил в работе. Внешне он оставался всё так же деловит, доброжелателен и жизнерадостен. Бесконечные его разъезды и совещания после рабочего дня заканчивались поздно вечером в двух комнатах уже холостяцкой квартиры посиделками с товарищами по крайкому — по сути, всё теми же совещаниями за чашкой чаю. Хотя наверняка там бывало и что-то покрепче чая…

Даже в те времена, когда в бешеном темпе индустриализации и коллективизации всем руководящим работникам приходилось выкладываться по полной, не считаясь с личным временем, постоянная, почти круглосуточная работа Жданова без выходных и отпусков на протяжении ряда лет вызывала некоторое беспокойство у его товарищей — бюро Нижегородского крайкома как минимум дважды (31 мая 1931 года и 22 июня 1932 года) официально обязывало Жданова «пользоваться выходными днями» и отпусками для лечения и отдыха ^{163} .

Примерно в 1933 году Зинаида Жданова из Москвы вместе с сыном возвращается к мужу. Вновь мы не можем рассказать ничего внятного о том, в чём была причина возвращения и как прошла встреча. Одно доподлинно известно: жену наш герой любил — сильно, всю жизнь. Заметим, что к тому времени в двух комнатах этого высокопоставленного государственного мужа из признаков роскоши присутствовали пианино и собранная Ждановым солидная личная библиотека.

Юрий Андреевич Жданов спустя 70 лет вспоминал, что, как и отец, имел абсолютный музыкальный слух и с ранних лет увлекался музыкой, но возможности учиться музыке в Астрахани, Саратове, Ростове или Москве не было: «Возвращение в Горький к отцу блеснуло лучом надежды — у него было пианино. Несмотря на занятость, он занялся ликвидацией моей музыкальной безграмотности. Вскоре я играл небольшие пьесы, народные песни. Потом наступила очередь "Афинских развалин" Бетховена, "Музыкального момента" Шуберта, простеньких вальсов Шопена. Под руководством отца освоил я и "Марсельезу".

Однажды произошёл вот такой случай. Отец случайно обнаружил, что я не знаю текста "Интернационала". Он так на меня посмотрел, что с тех пор я могу петь гимн трудящихся, будучи разбуженным посреди ночи.

Копируя отца, разучил я "В бананово-лимонном Сингапуре" Вертинского, "Дивлюсь я на небо", "Не брани, родимый" Глинки из "Ивана Сусанина", "Гуде витер". Любил и освоил мелодии Кавказа: "Алаверды, готовься к бою", "Не спи, казак", "Лезгинка". А потом само пошло до беспредела. Начал осваивать нотную грамоту. Разобрал вальс Грибоедова, "Лунную сонату" Бетховена…» ^{164}

Обращает на себя внимание разнообразие репертуара и вкусов Жданова-старшего — среди русской и иностранной классики, среди украинских и грузинских народных песен нашлось место и откровенному декадансу, совсем недавно появившейся эмигрантской песенке «Танго Магнолия». Впрочем, тут всё будет понятнее, если вспомнить эти строки и аккорды Вертинского:

В бананово-лимонном Сингапуре, в буре, Когда у вас на сердце тишина, Вы, брови тёмно-синие нахмурив, Тоскуете одна. И нежно вспоминая Иное

небо мая, Слова мои, и ласки, и меня, Вы плачете, Иветта, Что наша песня спета, А сердце не согрето Без любви огня…

Нетрудно догадаться, что «Иветту» Андрея звали Зинаидой. И можно попробовать представить, как товарищ Жданов в самом начале 1930-х годов в минуты одиночества садился за пианино, вспоминая свою любовь…

Другое увлечение Жданова — книги. Именно в Нижнем Новгороде Жданов стал собирать библиотеку, формирование которой продолжит уже на новом месте работы, в Москве. «Отец систематически и последовательно собирал обширную библиотеку, — вспоминает Юрий Жданов, — в которой большое место было уделено книгам по биологии, которые в предвоенное десятилетие публиковались с невиданной интенсивностью. В 1936 году Биомедгиз (был такой!) приступил к изданию многотомного собрания сочинений Ч. Дарвина. Одновременно публикуется "Философия зоологии" Ламарка, принципиально важная работа Ж. Кювье "О переворотах на поверхности земного шара" (1937 год); выходит работа Ю. Либиха "Химия в приложении к земледелию и физиологии" (1936 год). Становится доступным читателю труд основателя клеточной теории Теодора Шванна "Микроскопические исследования о соответствии в структуре и росте животных и растений" (1939 год); издаются труды Гиппократа, работы Клода Бернара (1937 год), Эрнста Геккеля, Бербанка, Каммерера.

Буквально грохочет залп книг в области генетики: В. Иогансон "О наследовании в популяциях и чистых линиях" (1936 год), Т.Г. Морган "Экспериментальные основы генетики" (1936 год), Г. Меллер "Избранные работы по генетике" (1937 год). Н.К. Кольцов издаёт свой основополагающий труд "Организация клетки" (1936 год); под редакцией Н.И. Вавилова выходят "Теоретические основы селекции растений" (1935 год); И.И. Шмальгаузен публикует "Пути к закономерности эволюционного процесса" (1939 год); В.И. Вернадский дарит миру "Биогеохимические очерки" (1940 год).

Названные труды — лишь часть книг, сохранившаяся в домашней библиотеке отца и свидетельствующая о его интересе к биологии…» ^{165}

Удивительный перечень изданий для любого, кто слышал о Жданове как о сталинском партийном функционере, специализировавшемся на «гонениях интеллигенции».

Часть вторая.

«ПОД ДУБОМ МАМВРИЙСКИМ»

Глава 10.

НОВЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦК

10 февраля 1934 года завершился XVII съезд ВКП(б) — в сталинской историографии он носит название «съезда победителей», на нём, фактически впервые в истории большевистской партии, уже полностью отсутствовала какая-либо открытая оппозиция Сталину. Бывшие конкуренты и оппоненты — Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие — выступили на съезде, по сути, с покаянными речами. Однако отсутствие публичной оппозиции совсем не означало прекращения внутренней борьбы за влияние и власть. Гораздо позже данный съезд назовут ещё и «съездом расстрелянных»: из 1966 его делегатов с решающим или совещательным голосом в 1937—1938 годах будут арестованы 1108 человек, а из избранного съездом состава ЦК расстреляют 98 человек из 139 членов и кандидатов в члены Центрального комитета… По итогам индустриализации и коллективизации съезд с удовлетворением констатирует, что СССР «превратился из отсталой аграрной страны в передовую индустриально-колхозную державу».