Жечь мосты и грабить корованы
Шрифт:
Сейчас Дулька мирно спала в своей перевозке. Она вообще собака неприхотливая и спокойная, можно даже сказать флегматичная. Куда ее, как говорится, прислонишь, там она и замрет на время. Поэтому хлопот с ней никаких нет. Можно даже в кино с собой брать. Она весь сеанс проспит, ни разу не проснется. Иногда, правда, в Дульсинее просыпается этакая стервочка, и она проявляет свой характер. Но это случается, как правило, только в присутствии какого-нибудь кобеля. А поскольку кобелей на нашей яхте не предвидится (в смысле не ожидается других собак), то никаких эксцессов в этом смысле,
— Ну все, — сказала Лялька, — бери вещи и пошли размещаться. Надо еще успеть принять душ и немного передохнуть перед обедом.
Борис подхватил наши сумки, я взяла Дулькину перевозку вместе с самой Дулькой, и мы направились искать свою каюту.
И в тот момент, когда мы уже входили в коридор спального отсека, из динамиков, расположенных прямо у нас над головами, вдруг грянула музыка. Это яхта отчаливала от пристани. Обычно в таких ситуациях играют нетленный «Марш славянки». У Борьки же, как у нового русского, все было по-новому. Поэтому его яхта отчаливала под рвущую душу «Yesterday».
— Ну и ну! — только и смогла вымолвить я и проследовала за Лялькой внутрь яхты.
Наша каюта поразила мое воображение еще до того, как мы в нее вошли. Одна только дубовая дверь с начищенными до сверкающего блеска медными ручками вызывала уважение. Впрочем, что там дверь…
Пока мы шли по выстланному темно-красной ковровой дорожке коридору, я только и успевала делать, что ахать, поражаясь богатству и красоте внутреннего убранства яхты.
Снаружи-то яхта выглядела хоть и вполне респектабельно, но все же довольно скромно. Наверно, для конспирации. Внутри же все поражало роскошью.
Мы с Димкой и Фирой только что вернулись из круиза вокруг Европы. Плавали на очень приличном теплоходе. Однако он не шел ни в какое сравнение с этой маленькой «Пирамидой». Вот уж где чувствовался запах денег, так это здесь.
Мы еще мало что успели увидеть на корабле: только палубу, коридор да Борькину каюту, но то, что увидели, просто потрясло. А особенно каюта. Она была выдержана в стиле чиппендейл, хотя вряд ли Борька знает, что это такое.
Впрочем, ему это и не надо. Зачем? Лишние знания — лишние печали. Зато он знает многое другое. Знает, например, как зарабатывать такие деньжищи, чтобы на них покупать то, не знаю, что и еще многое другое.
А над интерьером этой каюты да и всей яхты в целом, безусловно, поработал не один дизайнер.
И это уж точно, что не один. И не потому, что одному тут было бы не справиться, нет, не поэтому. Просто мне, как в какой-то мере специалисту, а я закончила факультет прикладного искусства текстильного института, сразу бросилась в глаза разноголосица стилей и направлений, что, впрочем, у новых русских встречается сплошь и рядом.
В одном углу у них ампир, в другом — модерн, здесь китайская ваза династии Тан, а там стекло-металлическая конструкция с четырьмя ногами-тумбами под названием журнальный стол. Все — разное, между собой несочетаемое, зато очень дорогое и модное.
Впрочем, у Борьки таких уж явных несуразиц я не заметила. Все было достаточно гармонично и, я бы даже сказала, мило. Правда, несколько
К слову сказать, вся каюта в целом была выдержана в зеленых тонах с различными оттенками. И шторы на окнах, и ковер, и обивка кресел — все было зеленое. Только шторы были такого же бледного оттенка, как и балдахин над кроватью, а ковер и кресла — совсем темные.
И на этом бесконечно зеленом фоне особенно ярко выделялись целые костры темно-пурпурных роз, высящихся в настольных и напольных вазах. Розы были повсюду, то есть везде, где только можно было их поставить: и на журнальном столике, и на прикроватных тумбочках, и возле зеркала, и просто на полу возле окна. Их было бесконечное множество, и этот факт чрезвычайно меня смутил.
— Ляль, — ошарашенно произнесла я, глядя на все это роскошество, — все-таки мы с тобой порядочные свиньи. Так поступить с мужиком, который тебя так любит. Ты только посмотри, сколько цветов, а мы его из его же каюты выставили. Нет, я так не могу. Я сейчас же ухожу.
— Куда? — поинтересовалась подруга. — И вообще, что касается свиней, говори, пожалуйста, за себя.
Она принялась распаковывать свои бесчисленные сумки и портпледы, в которых перевозила эксклюзивные шмотки, и сразу же всеми мыслями и душой глубоко ушла в этот процесс.
Потом она все же отвлеклась на минутку и, усмехнувшись, заметила:
— А что касается Борьки, то ты особенно за него не переживай. Он все равно что-нибудь придумает. На то он и Борька.
Ну раз так...
И я, брякнувшись на широченную «черырехспальную» кровать, с удовольствием вытянулась на ней поперек-наискосок.
— Ляль, а почему эта яхта «Пирамидой» называется? — спросила я.
— Понятия не имею. — Лялька уже почти полностью влезла в стенной шкаф и развешивала там свои бесчисленные наряды. — Да и какая тебе разница?
— Ну как же? — удивилась я и процитировала: «...как вы яхту назовете, так она и поплывет».
— Ну и что?
— А то! Ты когда-нибудь видела, чтобы пирамиды плавали?
Лялька высунула голову из шкафа.
— У Островского в «Бесприданнице» даже «Ласточка» плавала, — продемонстрировала она знание классической литературы. — И ничего.
— М-да? — промычала я. Возразить было нечего.
Тут наконец проснулась и завозилась в своей перевозке моя Дулька. Она спала уже часа четыре кряду и, наверно, полностью выполнила свою дообеденную норму по отдыху.
Я открыла крошечную пластмассовую дверцу и вытянула на свет божий свое длинношерстое сокровище. Дулька щурилась на яркий свет и отчаянно зевала.
— Ах, ты моя красавица, — засюсюкала я. — Проснулась, моя куколка... — Я принялась гладить и тискать собаку.
Я вообще люблю собак. Любых. Неважно, породистые они или дворняги. А Дульку так просто обожаю. Лялька ее тоже любит, но всегда критикует меня за сентиментальность. Вот и теперь вместо того, чтобы начать вместе со мной умиляться над этим длинноволосым чудом, она велела мне отправляться в ванную и обустраивать там кошачий, то есть собачий туалет.