Желание
Шрифт:
И да, я отлично понимаю, каким нелепым это может показаться, но мне все равно. Я знаю, когда меня игнорируют, даже если при этом не молчат, и Хадсон ведет себя именно так. Это несправедливо, ведь вчера вечером я всего-навсего не захотела выбивать его из колеи, когда сама совершенно расклеилась.
– Да, трудно быть горгульей. – Он опять многозначительно переворачивает страницу, и я выхожу из себя.
И, не дав себе возможности передумать, я подаюсь вперед и спихиваю его книгу со стола на пол.
Я ожидаю,
– Тебе не нравится Платон?
Я стискиваю зубы.
– Нет, сейчас нет.
– Похоже, у вас с Джексоном больше общего, чем я думал, – отвечает он и наклоняется, чтобы подобрать свою книгу. И снова начинает ее читать.
– Знаешь что? Я не буду делать это вместе с тобой, – буркаю я и начинаю запихивать свои вещи в рюкзак, даже не глядя на них. Слышится звук рвущейся бумаги, но я так зла, что мне плевать.
– Вот сюрприз так сюрприз, – отвечает он и переворачивает страницу так резко, что, кажется, тоже что-то рвет. Но я тут не останусь, чтобы выяснить, что. Я вернусь в свою комнату и закончу свою часть работы над нашим заданием, а он останется тут один.
– И ты еще обвиняешь меня в том, что я ухожу от конфликтов? – говорю я и, повернувшись, выхожу вон.
Я киплю от злости, поднимаясь по лестнице, а потом идя по коридору. Мне надо работать – у меня огромный список дел, – и у меня нет времени на пошлые штучки Хадсона. Конечно, ехидство – это его состояние по жизни, но не так же. И не по отношению ко мне.
Вот бы понять, чем именно это вызвано. Возможно, тогда я пойму, как это исправить. Но чем дольше мы сидели в библиотеке, тем больше он злился, а я понятия не имею почему. И почему он рассказал мне про клыки, несмотря на то, что явно зол на меня.
Я все еще пытаюсь все это просечь, когда делаю последний поворот… и вижу, что он стоит, прислонясь к стене возле моей двери. Тьфу. Ох уж эти вампиры.
– Прости, что я вел себя как осел, – говорит он со своим безупречным британским акцентом.
– Ты хочешь сказать, как последний дебил? – Я открываю дверь.
Он неопределенно качает головой.
– По-моему, это резковато, но да. Если тебе от этого будет лучше. Я вел себя как дурак.
– Как последний дебил, – повторяю я, переступая порог моей комнаты. И не могу не ухмыльнуться, когда он пытается последовать за мной, но застревает на другой стороне дверного проема.
– Ты это серьезно? – спрашивает он.
– Я тебя не приглашаю. И не стану перед тобой извиняться. – Я пытаюсь закрыть дверь, но он резко выбрасывает вперед руку и не дает ей закрыться.
Что довольно-таки удивительно – я всегда считала, что никакая часть вампира не может попасть в комнату, в которую он не приглашен, но, похоже, это
Тот факт, что он утер мне нос, злит меня еще больше, и я толкаю дверь, хотя и знаю, что мне не сдвинуть ее с места.
Однако он немного отступает, издав странный звук, похожий на шипение.
– Перестань, – хрипит он.
– В чем де… – Я осекаюсь, потому что, взглянув на его руку, вижу, что на ней краснеют глубокие рубцы.
На секунду меня парализует паника, затем до меня доходит, что к чему.
– Входи, – говорю я, и мой голос звучит намного выше, чем обычно. – Входи, входи, входи.
Должно, быть жжение сразу же прекратилось, потому что он вздыхает с облегчением, отпускает дверь и переступает порог.
– Какая муха тебя укусила? – спрашиваю я, схватив его за предплечье, чтобы лучше разглядеть его кисть и запястье, которые выглядят так, будто он только что сунул их в огонь. – Зачем ты это сделал?
– Я хотел извиниться.
– Ожогом? – потрясенно выговариваю я, таща его к своей кровати. – Дай мне хотя бы перевязать тебя.
– Это пустяки, – говорит он. – Не беспокойся.
– Это точно не пустяки, – возражаю я, потому что, хотя ожоги уже немного зажили – подкожные ткани больше не видны, – они все еще выглядят так, что понятно: это по меньшей мере вторая степень. – Это не займет много времени. У меня в рюкзаке есть аптечка.
Он улыбается мягкой улыбкой.
– Я знаю.
– Откуда ты можешь это знать? – спрашиваю я, но тут меня осеняет. – Ты узнал это, когда мы были заперты вместе?
– «Заперты» – это такое неприятное, жесткое слово, – отвечает он, и его чуть заметная улыбка превращается в лукавую ухмылку. И у меня трепещет сердце.
– Что ж, сейчас я чувствую себя довольно жесткой, – бормочу я, хотя это и не совсем так. Ну, может, чуть-чуть. – Поверить не могу, что ты сотворил такое с собой.
Он больше ничего не говорит, я тоже молчу, нанося крем с антибиотиком – не знаю, действует ли он на вампиров, но хуже точно не будет – на то, что осталось от его ожогов. А затем, поскольку мне невыносима мысль о том, что Хадсону больно из-за меня, закрываю глаза и сосредоточиваюсь на отправке целительной энергии в его ожоги. При этом я внимательно слежу за своим дыханием, чтобы он не догадался, что врачевание забирает у меня энергию.
Я занимаюсь последним ожогом, когда он прочищает горло и говорит:
– Мне не понравилось, когда ты выгнала меня из своей комнаты вчера вечером. Я думал, мы решили попытаться выстроить наши отношения и даже почти… – Он на секунду отводит глаза, и я смущенно краснею. – А потом ты просто вышвырнула меня вон, как будто я чужой.
Я совершенно не ожидала услышать от него такое. Возвращаясь к моему рюкзаку, чтобы положить тюбик крема с антибиотиком обратно в аптечку, я тереблю тюбик в руках.