Желание
Шрифт:
Я ожидаю, что Джексон остановится сразу за дверью кафетерия и скажет то, что хочет сказать, но не тут-то было. Мне не следует забывать, что он не из тех, кто не любит публичность. Поэтому, когда он выходит в коридор, пропустив вперед меня и придержав дверь, я решаю, что сейчас мы пойдем в его башню.
Но вместо того чтобы начать подниматься по лестнице, ведущей в его башню, он ведет меня к моей комнате.
Ком в горле вызывает у меня ощущение, будто я смотрю фильм категории «Б», только вместо того, чтобы называться «Помидор, который съел Кливленд», он называется «Печаль,
Когда мы добираемся до моей комнаты, я открываю дверь и вхожу, ожидая, что Джексон последует за мной. Но вместо этого он стоит по ту сторону шторки из бус, которую повесила моя кузина, и на его измученном, но прекрасном лице написана нерешительность – впервые за долгое время.
– Ты же знаешь, что я всегда рада видеть тебя в моей комнате. – Я выдавливаю эти слова из моего сжавшегося горла, стараясь не показать, что меня душат слезы. – Ничего не изменилось.
– Все изменилось, – парирует он.
– Да, – признаю я, хотя все во мне хочет сказать «нет». – Пожалуй.
Мое дыхание становится прерывистым, потому что на мою грудь ложится громадный камень – не потому, что я горгулья, а потому, что во мне нарастает паника, – и я отворачиваюсь от него и пытаюсь вдохнуть, скрывая свое состояние.
Но Джексон знает меня лучше, чем мне бы хотелось, и вот он уже стоит передо мной и, крепко держа меня за руки, говорит:
– Дыши вместе со мной, Грейс.
Но я не могу. Не могу вдохнуть. Не могу говорить. А могу только стоять и задыхаться. Ощущение такое, будто пол уходит из-под ног, а стены смыкаются. Будто мое собственное тело обратилось против меня и желает уничтожить, как и те внешние силы, с которыми я уже устала сражаться.
– Вдох… – Он делает глубокий вдох и на секунду задерживает дыхание. – И выдох. – Он выдыхает, медленно, спокойно. Когда я не делаю ничего, а только смотрю на него безумными глазами, пожатие его рук становится еще крепче. – Давай, Грейс. Вдох… – Он делает еще один вдох.
Тот вдох, который вслед за ним делаю я, совсем не похож на тот, который сделал Джексон – он не глубок и не спокоен. Наверное, со стороны это выглядит так, будто я подавилась кровяной оладьей – но это все-таки вдох. В мои легкие начинает поступать кислород.
– Вот так, – говорит он и начинает растирать мои руки и плечи. Это должно успокаивать – и так оно и есть, – но вместе с тем это мучительно, потому что сейчас ощущения у меня не такие, какими они должны быть. Не такие, какими они были раньше, когда меня касался Джексон, мой Джексон.
Это происходит не сразу, но в конце концов я справляюсь с панической атакой. Когда она проходит, когда я наконец вновь обретаю способность нормально дышать, я прижимаюсь лбом к груди Джексона. Его руки непроизвольно обнимают меня, и вскоре мои руки тоже обвиваются вокруг его талии.
Не знаю, как долго мы стоим так, держа друг друга в объятиях и в то же время отпуская. Это
– Прости меня, Грейс, – говорит он, наконец перестав меня обнимать. – Мне так жаль.
Мне хочется прильнуть к нему, хочется прижиматься к его телу так долго, как только возможно, но я сдерживаю себя.
– Это не твоя вина, – тихо бормочу я.
– Я говорю не об этой панической атаке – хотя я сожалею и о ней. – Он запускает руку в свои волосы, и впервые за сегодняшний вечер я ясно вижу все его лицо. Он выглядит ужасно – он потерян, изможден, и видно, что его терзает такая же душевная боль, как и меня. А может быть, и того хуже.
– Я прошу у тебя прощения за все вообще, за все, что произошло. Если бы я мог стереть этот неосторожный поступок, этот единственный момент эгоизма и наивности, я бы сделал это не раздумывая. Но я не могу, и теперь… – На сей раз его дыхание становится неровным. – И теперь случилось все это, и я ничего не могу поделать.
– Мы с этим справимся. Просто нужно время…
– Все не так просто. – Он качает головой, на его челюсти двигаются желваки. – Может быть, мы справимся, а может быть, и нет. Но посмотри на себя, Грейс – это мучает тебя, вызывает у тебя панические атаки.
Он судорожно сглатывает.
– Я мучаю тебя, хотя я никогда этого не хотел.
– Так не мучай меня. – Теперь уже я обнимаю его первой. – Не делай этого. Пожалуйста.
– Это уже произошло, вот что я пытаюсь тебе сказать. То, что мы чувствуем сейчас… это всего лишь фантомная боль, как бывает после потери руки или ноги. Боль осталась, но там уже ничего нет. И больше не будет… во всяком случае, если мы будем продолжать в том же духе.
– Значит, вот так ты смотришь на наши отношения? – Меня словно бьет тяжелая кувалда. – Для тебя это нечто такое, что было важно в прошлом?
– Ты все для меня, Грейс. С того самого мгновения, как я увидел тебя в первый раз. Но из этого ничего не выйдет. Это причиняет слишком сильную боль нам обоим.
– Это причиняет боль сейчас, но мы же не обязаны с этим мириться. Да, наши узы сопряжения были разорваны, но это значит, что и мои узы сопряжения с Хадсоном могут разорваться…
– Неужели ты думаешь, что это то, чего я хочу? Я прожил двести лет, но это самая мучительная боль, которую я когда-либо испытывал в жизни. Неужели ты думаешь, что я мог бы пожелать тебе такую муку? Или Хадсону? – Его речь становится невнятной, и он мотает головой. Прочищает горло. Делает глубокий вдох и медленно выдыхает, прежде чем продолжить: – Каждый раз, видя нас вместе… он страдает. Я это знаю.
Я качаю головой.
– Ты ошибаешься, Джексон. Я же тебе говорила – мы с ним просто друзья, и Хадсона это устраивает.
– Ты не видишь, каким он становится, когда ты уходишь, – настаивает Джексон. – Один раз я убил своего брата, потому что был глуп и самонадеян и считал, что поступаю правильно – что другого выхода нет. Но я не стану делать этого опять. Не стану причинять боль ни ему, ни тебе.
– А как насчет тебя самого? – спрашиваю я, чувствуя, как мою душу терзает мука. – Что будет с тобой?