Желанная и вероломная
Шрифт:
Камерон усмехнулся:
— Драться я научился еще дома.
— Ваш папаша, наверное, приглашал профессионального учителя?
— Нет, сэр. Когда мм с Джессом время от времени выясняли отношения с помощью кулаков, мне хочешь не хочешь приходилось брать выносливостью.
Майор рассмеялся и выпил с Дэниелом ирландского виски.
Наутро майора поблизости не оказалось, а солдаты, присланные для охраны, были отнюдь не настроены проявлять уважение к врагу.
— Двигайтесь, полковник! — толкнул его в спину конвойный.
Кто-то схватил его за плечи и поставил на ноги, потом его грубо вытолкнули из фургона.
Поскольку и руки, и ноги у него были закованы в кандалы, он не удержался и упал ничком в грязь, сильно ударившись.
Стиснув зубы, он кое-как поднялся на ноги.
К нему торопливо приблизился одетый с иголочки подполковник. На вид ему едва ли было года двадцать два.
— Довольно, солдат! — приказал он.
— Да, сэр! Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр! — фыркнул тот.
— Полковник Дэниел Камерон, вы, как военнопленный, будете теперь содержаться в тюрьме Олд-Кэпитол. Будьте примерным заключенным, сэр, и мы постараемся максимально облегчить ваше существование.
— Он хочет сказать, что постарается не довести вас до смерти, полковник! — крикнул кто-то из зарешеченного окна.
— Вот именно, — сказал конвойный и схватил Дэниела за плечо. — Этого лучше поскорее отвести в камеру, сэр. Он опасен.
Видимо, в охране не только он считал Дэниела опасным, несмотря на то что у Камерона практически не было ни малейшего шанса причинить им вред, тем более что их там тьма-тьмущая, как снаружи, так и внутри. Пленника грубо втолкнули в большую камеру с прочными дверями, стараясь держаться от него подальше.
В камере его встретили братья-конфедераты, мрачные, всклокоченные, исхудавшие. Некоторые кутались в одеяла. Одеты южане были кто во что горазд: на одних болтались лохмотья роскошной формы луизианских зуавов с широкими галифе, на других — какие-то выгоревшие брюки; кое-кто был в форме бойцов вооруженных отрядов, а в одежде других сохранились серый и желтоватый цвета регулярных войск.
Все они молча смотрели, как его втолкнули в камеру и он, споткнувшись, снова упал. Упрямо расправив плечи, он с трудом поднялся. Босые ноги нового пленника кровоточили, волосы свалялись, перепачканное грязью лицо было сплошь в синяках и кровоподтеках.
Но будь он и в королевской мантии, ему не оказали бы более горячего приема.
Раздались радостные крики, и вдруг прозвучал боевой клич мятежников, от которого содрогнулись тюремные стены.
— Полковник Камерон! — только и слышалось со всех сторон. И каждый спешил лично пожать ему руку.
Охранник-янки под дверью выругался себе под нос:
— С этим заключенным мы еще хлебнем горя!
Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, и Дэниел оказался в кругу своих земляков.
— Ваши ноги, сэр, изранены и распухли, — проговорил юный солдатик с васильковыми глазами. Он подошел ближе и поставил перед ним сапоги. — У меня здесь родня в округе Колумбия. Вот прислали мне запасную пару. Я буду счастлив, если вы обуетесь.
— Спасибо, дружок, — улыбнулся Дэниел.
К нему подошел еще один солдат:
— Моя жена только что прислала мне вязаные носки, а на старой паре еще нет ни дырочки, сэр.
Камерон лукаво хмыкнул. Кто-то дал ему одеяло, потом предложили тонкую манильскую сигару, каких он давненько уже не курил. Поблагодарив сокамерников, он рассказал им о битве при Шарпсбурге и от души посмеялся над «подвигами» соратников.
— Это правда, сэр?
— Как и все в этой жизни. Билли Будэн, — ответил он пареньку, подарившему ему сапоги, — кое-что правда, а кое-что приукрашено. — Он вдруг поморщился: холод застенка, оттого что он сидел прислонившись, усилил боль в растянутой шейной мышце.
— Полковник, тут для вас припасена охапочка соломы — не ахти что, но все-таки… У некоторых из нас родственники в этих местах, так что, подкупив охранников, мы порой получаем кое-какие приятные пустячки.
Дэниел поднялся на ноги и закурил. Он с наслаждением затянулся и снова улыбнулся молодому солдатику, не замечая. что горестные складки у губ делают улыбку совсем невеселой.
— Не беспокойся, друг. Я не собираюсь здесь долго задерживаться. — Он загасил сигару. — Мне еще надо закончить одно дельце.
Холодная ярость в синих глазах явно не соответствовала его спокойному тону.
— Похоже, вы настроены решительно, сэр, — заметил Билли.
— Еще как! Я выберусь отсюда, и ничто меня не остановит!
В камере тотчас все стихло, солдаты теперь глядели на него во все глаза, по всей видимости, испытывая неподдельный страх.
— Благодарю вас, — сказал он уже мягче и печально улыбнулся. — Спасибо за все, но я очень устал. Доброй вам ночи.
Охапку соломы едва ли можно было назвать удобной постелью, впрочем, какая разница? Он был среди своих.
Упав на сено, он, как ни странно, заснул мертвым сном.
В Мэриленд пришла осень. Начали желтеть листья, одевая деревья в красивые красные, желтые и огненно-оранжевые цвета.
Вечерами становилось прохладно, налетал свежий ветерок.
После долгого утомительного дня Келли сидела на крыльце своего дома, наслаждаясь прохладой. Но как бы ни был свеж и нежен ветерок, он не мог развеять одолевавшие ее мысли. Как ни пыталась она убедить себя в том, что приняла единственно правильное решение, ничего не удавалось. В ночи все время звучал голос Дэниела. И его обещание, произнесенное с такой горечью, с такой ненавистью: «Я вернусь…»
Но он явно вернется не скоро, его увезли в тюрьму Олд-Кэпитол в Вашингтоне, и такого заключенного, как он, там будут охранять особенно бдительно. Так ей сказал Эрик.
Она вздрогнула, вспомнив тот вечер, когда Дэниела взяли в плен.
На руки и на ноги ему надели кандалы, один из офицеров забрал себе его сапоги.
Люди Эрика унесли его, а сам он задержался.
Она никогда не забудет тот вечер: ни вынужденное предательство, ни происшедшее после этого.
Эрик навалился на нее, приперев к стене, и с ехидством произнес, что желает получить лишь то, что она с готовностью отдавала врагу.