Желать невозможного

Островская Екатерина

Тогда он меня избил в первый раз. Бил жестоко и долго. Я боялась кричать, чтобы не слышали соседи. Хотела утром вернуться к родителям, но куда я поеду с синяками и разбитыми губами? Зачем расстраивать близких? Потом он стал меня избивать постоянно. Бил руками, ногами и даже военным ремнем с металлической пряжкой. Просто лупил им или же наматывал на ладонь, чтобы пряжкой попасть побольнее…

– Не надо, – попросил Олег, – не могу слышать.

– К счастью, Роман исчез еще до рождения дочки. Один раз после этого позвонил своей матери, и та сообщила ему, что он стал отцом. Видать, надеялась,

что хоть это известие его изменит. Но он спросил только имя, а когда узнал, обещал меня порвать. Перед тем как исчезнуть, он продиктовал мне женские имена, которые я могу дать дочери. Но я специально назвала дочку Валерией, потому что такого имени даже близко не было в его списке.

– Будем считать, что все плохое осталось в прошлом, – сказал Олег. – У тебя замечательная дочь, хотя вряд ли стоит благодарить за это твоего бывшего мужа. Теперь у тебя другая жизнь, все лучшее впереди.

– А я всегда это знала, – ответила Настя, глядя на играющих детей. – Но боялась лишний раз об этом мечтать. К мужчинам пять лет боялась подойти. Славный мальчик, – добавила она. – Только очень застенчивый.

– Застенчивый – значит, совестливый, – ответил Олег. – Застенчивость – свидетельство того, что человек никогда не совершит подлого поступка. Застенчивый человек никогда не оскорбит и не унизит, не обманет и не предаст.

Дети играли на площадке, хотя резвились только девочки, а Олежка стоял и наблюдал.

– Я сразу поняла, что ты не такой, как все, – негромко произнесла Настя. – А после твоих слов на кладбище, когда ты сказал, что во всем виноват, и попросил прощения, я и вовсе считаю тебя самым порядочным человеком из всех, кого видела в своей жизни.

– Это не так, – произнес Олег.

И направился к детской площадке.

Ночью он спал плохо. Лежал в чужой постели и прислушивался. Ему казалось, что мальчик тоже не спит. Олег даже подошел к двери детской комнаты и замер, надеясь что-то услышать. Но за дверью все было тихо. Вернулся в постель, не успел лечь в нее, как вспомнил: Вера рассказывала, что маленький Алик плачет беззвучно. Тогда Олег вернулся к двери детской и осторожно вошел внутрь. Сначала ему показалось, что ребенок и в самом деле спит, но подошел и склонился над ним. Олежек плакал. Иванов поцеловал мягкие волосики на затылке.

– Спи, мой дорогой. Я люблю тебя и маму.

На следующий день в отделении появился Грецкий. Аркаша вошел в свой кабинет стремительно, видно, летел по коридору, стараясь не замечать сотрудников: а вдруг те начнут выпрашивать сувениры из Италии. Грецкий был загорелый, и загар этот выигрышно подчеркивал новенький светло-кремовый льняной костюм.

– Ну, как ты здесь? – спросил Грецкий.

– Живой пока, – ответил Олег.

– А я только вчера вернулся. Две недели в Италии – тоже тяжелый труд. Это как две недели суточных дежурств подряд в нашей больнице. Слава богу, что еще остались две недели, которые я использую по назначению, то есть на восстановление организма.

Олег молча слушал и смотрел на Аркадия.

– Вот башмачки себе прикупил, – похвастался Грецкий, выставив вперед ногу в бежевом ботинке. – Легкие такие, ты себе и представить не можешь! Качество кожи – великолепное!

А вообще в Италии не все так складно. Сервис, конечно, на уровне, но когда Агата попросила настроить телевизор в номере на российские каналы, они потребовали за это дополнительную оплату. Все утряслось, разумеется. Я потом включаю телевизор, а тут как раз про убийство Флярковского по всем каналам. Стоило ради этого подключаться к тарелке! Ну чего молчишь: разве не слышал?

– Мне-то что?

– Ну как что? Ведь фармацевтический концерн Флярковского – крупнейший производитель лекарств и медикаментов в этой стране! Даже нашу больницу он снабжает. А еще у него заводы по производству пива и безалкогольных напитков и строительные фирмы. Недавно он землю скупил в Подмосковье… Я думаю, что из-за земли его и грохнули – дорогу кому-то перешел.

Грецкий рассказывал об убийстве незнакомого ему человека с азартом и радостной заинтересованностью. Но, заметив, что единственный слушатель не проявляет интереса, вернулся к основной теме:

– Мы с Агатой в Аскону съездили на экскурсию. Оказалось, что город Аскона – центр обувной промышленности Италии. Представляешь? Мы идем с ней по улице, а первые этажи домов – сплошь обувные магазины. Заходишь в магазин, смотришь, хочется взять сразу все, а войдешь в другой – там еще лучше. Ходишь, ходишь, глаза разбегаются, и не знаешь даже, что хватать. Мы эту улицу раз прошли, потом по другой стороне прошвырнулись – там тоже магазины. Мы снова начали… Короче, я себе купил вот эти ботиночки, потом еще на зиму, на выход взял шикарные совсем, и еще…

Аркаша понял, что начинает проговариваться, и лживо вздохнул:

– Две пары всего и купил – самых дешевых. Агата тоже себе босоножки взяла и тапочки для дома… Чего ты молчишь?..

– Вчера Шумский приходил, – объяснил Олег. – Извинился за ту операцию.

– А что такое?

– Больная Игнатьева умерла. Разве ты не знаешь?

– О-о, – покачал головой Грецкий, – как печально! Кто бы мог подумать. Такой заслуженный человек…

– Лена Игнатьева была вполне обычным человеком. А профессор Шумский если и был хорошим хирургом, то давно потерял квалификацию.

– Ты думаешь? – встрепенулся Грецкий.

Похоже было, что Аркаша уже нашел для себя оправдание.

Но Олег продолжал:

– Владимир Адамович приезжал, чтобы вернуть деньги.

Произнося эти слова, Иванов достал из внутреннего кармана конверт.

– Какие? – непонимающе удивился Грецкий.

Но руку к конверту все же протянул. И тут же отдернул.

– Деньги он вернул, – спокойно начал объяснять Олег. – Те, что получил от тебя, – все четыре тысячи баксов.

– Впервые слышу, – пожал плечами Грецкий, – какие четыре тысячи долларов?

– Из тех десяти тысяч евро, что получил от больной Игнатьевой, – три тысячи ты обменял на доллары, а семь оставил себе. На отпуск в Италии, вероятно. Только не надо театр устраивать: мне известно точно.

– Понятия не имею, о каких деньгах ты говоришь, и тем более не знаю, за что тебе их дал старый маразматик.

– Если Владимир Адамович – старый маразматик, то почему ты его просишь провести сложную операцию? К тому же о плате за операцию я знаю не только от Владимира Адамовича.