Железная бездна
Шрифт:
– А как превратить Флюид в зеркало?
– Ничего не надо делать. Флюид зеркален изначально.
– Когда я получу дальнейшие инструкции?
– То, что я сейчас сказал, и есть инструкции, – ответил Ангел. – Их вполне достаточно. Я даже наговорил лишнего – все необходимые сведения были в дневнике Павла. Этому нельзя научить. Можно лишь научиться. Ты все поймешь сам, когда примешься за дело.
– Но…
Он остановил меня ладонью.
– Может быть, рядовому алхимику этого было бы мало – но ты Смотритель, обладающий силой Ангелов.
– Вы дадите
– Только один, – улыбнулся Ангел. – Надень треуголку.
Вся сила Ангелов… Ангел Воды в последнее время не выглядел особенно сильным. К счастью, я подумал это, уже выйдя из часовни.
Но Ангел говорил правду.
Моя задача была не так уж сложна, особенно по сравнению с тем, что совершил когда-то Павел. Этот титан, стоявший у колыбели нашего мира, ваял свое детище прямо из потока Флюида, как скульптор лепит из глины смутно проступающую в его воображении фигуру. При этом неизбежны были просчеты и ошибки – они, вероятно, и объясняли столь странный результат.
Мне же предстояло всего лишь оплотнить уже существующий объект: вырвать его из пространства мысли и соединить с материальной основой. Мне не надо было задумываться над обликом моего творения, над его характером, над его воспоминаниями и привычками – все это каким-то образом уже существовало. От меня, по сути, требовался просто акт воли.
Киж был идеальным манекеном для тренировки еще по одной причине: воплощая его заново, я не вторгался в область Промысла, а оставался как бы в тени магического акта, совершенного когда-то Павлом. Никколо Третий назвал этот принцип главным законом нашего мира; очень разумно было придерживаться его в таком рискованном начинании, как мое.
Секретная лаборатория Михайловского замка, где все Смотрители проходили через это испытание, полностью повторяла по форме петербургскую лабораторию Павла – только была перенесена на верхний этаж. Она давно пришла в запустение – но ее специально не ремонтировали, чтобы сохранить жутковатый отпечаток столетий.
По традиции я должен был войти в лабораторию один. Поднявшись в этот старомодный лофт по винтовой лестнице (ее касались когда-то ботфорты Павла), я с трудом открыл тяжелую дверь. Мне сразу стало не по себе.
Лаборатория напоминала высоко вознесенный склеп. Если не считать длинного дубового стола и двух стульев, комната была совершенно пуста. Запах мышей и сырости, тусклые стекла окон, желтые и синие пятна на сводах потолка – такое трудно было подделать.
Я увидел в стене нишу, упомянутую в дневнике. Именно в ней, видимо, раз за разом возникал Киж. В этом углублении было что-то зловещее – из его стен до сих пор торчали ржавые крючья.
Минуту или две я пытался представить, как лаборатория выглядела при Павле – а потом понял, что просто оттягиваю время.
Надев треуголку, я сосредоточился. Соединив в своей памяти все, что составляло Кижа – запах его духов, запечатленные Павлом гримасы, цвета его мундира, – я собрал вокруг себя вихрь Флюида и вместе с ним вовлекся в невыразимый
Начать было легко – как оттолкнуться ногами от края крыши. Но уже в следующую секунду мне стало ясно, насколько опасны подобные опыты.
То, что я делал, действительно напоминало отливку статуи из расплавленного металла. Но в форме оставалось слишком много дыр. Хоть я и вообразил Кижа со всею доступной мне тщательностью, этого оказалось недостаточно, и в мой ум впились тысячи крохотных коготков. Каждый из них был маленьким вопросом, который как бы задавала мне одна из занятых творением бесчисленных сущностей…
Я не смог бы ответить всем – но к счастью, можно было просто оставить Кижа таким, каким он отпечатался в памяти Флюида.
Теперь я понял, до чего ничтожны мои способности по сравнению с Павлом Великим: когда тот создавал двойника, подобной опции у него не было. Впрочем, великий алхимик тоже, скорее всего, не отвечал на эти бесчисленные вопросы сам – такое превосходило человеческие силы. Он использовал энергию чужих ожиданий, мастерски возбужденных его якобы ошибочным приказом. Именно для этого он и выращивал столько лет своего Кижа из домыслов и слухов.
Чем глубже я вовлекался в алхимический процесс, тем лучше понимал, в какую авантюру ввязался.
Инструкция Ангела оказалась неполной. Недостаточно было разделить Флюид на образ нового существа и зеркало. Зеркальный Флюид обязательно должен был окружить зарождаемое сознание со всех сторон – но при этом новому существу и отражающему его зеркалу следовало оставаться одним целым.
Выходило, что они могли соприкасаться лишь одной точкой, и спрятать ее можно было единственным способом – поймав в ней сознание создаваемого существа. После этого пузырь немедленно начинал видеть свои отражения во Флюиде со всех возможных сторон – и решал, что он действительно есть. В известном смысле это было правдой.
Присутствующая здесь изощренность напоминала даже не святотатство, как сказал Ангел, а продуманное военное преступление. Но ужас был в другом. Во время манипуляций с Флюидом мне стало ясно, что и сам я, и все другие люди скроены по такому же точно образцу: иного механизма просто не существовало.
Читая когда-то в древних книгах, что «я» – преграда, отделяющая человека от его вечного источника, я всегда понимал это в туманно-возвышенном смысле, даже отдаленно не представляя грубого практического смысла этих слов.
Теперь я понял наконец, что они значат.
Дети, думал я, иногда берут обрывок воздушного шарика, засасывают тонкую резину в рот и перекручивают ножку, создавая новый воздушный шарик – крохотный и очень туго натянутый. А потом с грохотом взрывают его, ударяя о стену… Я и сам развлекался так в детстве, совершенно не догадываясь, что моделирую свою собственную суть – и рождение, и смерть.
Но я размышлял об этом недолго: алхимический процесс требовал слишком серьезной концентрации, чтобы отвлекаться на философию.