Железная хватка
Шрифт:
А Кочет ему:
— Мун опамятуется. Зачем такому парнишке ногу терять? Слишком молодой скакать на деревяшке. Ему б еще танцевать да веселиться.
— Это ты меня нарочно дразнишь, — говорит Мун.
— Я правдой тебя дразню, — отвечает Кочет.
Через несколько минут Мун нагнулся и давай Куинси на ухо шептать.
— Ну-ка прекращай, — сказал ему Кочет и ружье поднял. — Есть что выложить — всем выкладывай.
Мун говорит:
— Мы Неда и Задиру два дня как видали.
— Эй, не дури, — говорит Куинси. — Свистнешь — я тебя убью.
Но Мун свое:
— Меня размотали, — говорит. — Мне доктора надо. Я все скажу, что знаю.
На этих словах Куинси хвать своим охотничьим ножом по скованной руке Муна — и у меня на глазах четыре пальца ему отрубил, они прочь отлетели, как щепки от бревна. Мун ужасно завопил, и тут пуля из винтовки разнесла прямо передо мной лампу и ударила Куинси в шею, а мне на лицо горячей кровью брызнуло. И первая мысль у меня: «Лучше-ка мне подальше отсюда». Я со скамьи кувырнулась спиной — хоть и на земляном полу, а всё как-то спокойней.
Кочет с Лабёфом подскочили — убедились, что меня не задело, и тут же — к упавшим конокрадам. Куинси лежал без чувств — умирал или уже умер, а у Муна кровь хлестала из руки да из смертельной раны в груди, которую ему Куинси успел сделать.
— Боже святый, я умираю! — говорит Мун.
Кочет чиркнул спичкой, чтоб светлее стало, и велел мне принести сосновый сучок из очага. Я нашла хороший, длинный, зажгла его и принесла Кочету — факел сильно дымил, но весь этот кошмар освещал. Исполнитель снял наручники с бедняги.
— Сделай же что-нибудь! Помоги мне! — кричит тот.
— Я для тебя, сынок, ничего уже не могу сделать, — отвечает Кочет. — Твой напарник тебя убил, и я его прикончил.
— Не бросай меня тут. После волков от меня ничего не останется.
— Я прослежу, чтоб тебя достойно похоронили, хоть земля и промерзла, — говорит Кочет. — А теперь расскажи мне про Неда. Где ты его видел?
— Два дня тому видали, у Макалестера, его с Задирой. Они сегодня сюда придут, лошадей поменять и поужинать. Хотят ограбить «Летуна Кати» возле стрелки Уэгнера, [62] если снег не помешает.
62
Генри Сэмюэл Уэгнер(по прозвищу Ногастый) — диспетчер железной дороги «М. К. и Т.» из Парсонза, штат Канзас. В конце 1870-х гг. доказал необходимость железнодорожного разъезда для погрузки скота на территории племени криков. В 1887 г. на этом месте был основан город Уэгнер, штат Оклахома.
— Их четверо?
— Сказали, четыре лошади надо, я больше ничего не знаю. Нед был Куинси дружок, не мой. На своего друга я б не свистнул. Я боялся, что стрельба начнется, а в этих браслетах мне мало что светит. Вот в драке я храбрый.
Кочет спрашивает:
— А человека с черной отметиной видел?
— Никого я не видел, только Неда и Задиру. Как дело до драки доходит, я в самой гуще, но вот коли надо остановиться и подумать — тут я в кусты. Куинси все законы ненавидел, но за друзей держался.
— Во сколько они тут будут, не говорили?
— Я уже выходил, их выглядывал. У меня брат есть, Джордж Гэрретт. В южном Техасе разъездной методист, проповедует. Продай мои пожитки, Кочет, а выручку ему отправь через окружного управляющего в Остине. Мышастая лошадь — моя, я за нее заплатил. А остальных мы вчера вечером у мистера Бёрлингейма увели.
Я спрашиваю:
— Хотите, мы вашему брату расскажем, что с вами случилось?
А он мне:
— Это все равно. Он знает, что я в глухомань подался. Сам потом ему скажу, когда мы встретимся на улицах Блаженства.
— Только Куинси ты там не ищи, — посоветовал Кочет.
— Куинси со мной всегда по-честному обходился, — говорит Мун. — Ни разу не подводил, пока не зарезал меня. Дайте водички холодной попить.
Лабёф принес ему воды в чашке. Мун потянулся было к ней кровавым обрубком, потом взял другой рукой. И говорит:
— Пальцы еще чувствую, а их уже и нету.
Хорошо он попил, много, но ему от этого больнее стало. Еще немного поговорил, но уже сбивчиво и вроде как ни за чем. На вопросы не отвечал. А в глазах у него вот что читалось: смятенье.Вскорости для него все кончилось, и он к другу своему ушел, к покойному. Будто на тридцать фунтов похудел.
Лабёф сказал:
— Говорил я, надо было их разлучить.
Кочет на это ничего не ответил — не хотел признавать, что допустил ошибку. Обшарил карманы у мертвых конокрадов и все, что нашел там, выложил на стол. Лампу уж не починить было, и Лабёф принес из своей седельной сумки свечу, зажег и укрепил на столе. Добыча у Кочета была: несколько монет, патронов да бумажных ассигнаций, и еще картинка — хорошенькая девушка, из иллюстрированной газеты вырвана, а еще карманные ножи да шмат жевательного табаку. В жилетном кармане у Куинси он еще нашел кусок калифорнийского золота.
Я его как увидела — чуть не закричала.
— Это моего папы! — говорю. — Отдайте его мне!
Золото не в монете было, а в слитке, со штампом «Золотого штата», и стоило оно тридцать шесть долларов и еще сколько-то центов. Кочет говорит:
— Я таких слитков никогда раньше не видел. Уверена, что твой?
Я говорю:
— Да, дедушка Спёрлинг два таких папе дал, когда тот на маме женился. А у этого негодяя Чейни еще один. Мы точно теперь на его след напали!
— Ну, Нед, во всяком случае, от нас не уйдет, — говорит Кочет. — Мне сдается, куда один — туда и другой. Интересно, как слиток к Куинси попал. Этот Чейни играет?
Лабёф ему ответил:
— В картишки любит перекинуться. Я так думаю, Нед решил отложить налет, если его тут до сих пор нету.
— Ну, я б на это рассчитывать не стал, — говорит Кочет. — Седлай лошадей, а я ребят наружу выволоку.
— Сбежать, что ли, намерен? — спрашивает Лабёф.