Железная коляска

Ривертон Стэн

Освободившись от оков страха и темноты, я мог теперь спокойно разобраться в том, что произошло. Я ненавидел самого себя за отсутствие смелости и самообладания. Все это были галлюцинации, видения в моем подсознании. Но разве в таких условиях мои нервы могли оставаться в покое! Казалось, я бродил весь в крови.

О сне, конечно, сейчас не могло быть и речи. Хотелось пойти на море, услышать звуки лодок, плывущих к подводным отмелям, где собиралась рыба. Я не мог долго выносить эту абсолютную тишину.

Дверь оказалась незапертой на ключ. Благодарение Богу, что я не знал об этом ночью, это еще больше подстегнуло бы страх.

Я обошел домик вокруг и остановился

под окном. Взглядом измерил расстояние от земли до подоконника и сразу сделал вывод, что стоящий у окна мужчина среднего роста достигал лицом как раз того места, которое было видно мне ночью. Странное дело. Под окном был небольшой клочок обработанной земли. На черном торфе росли несколько убогих яблонь, а вдоль дорожки была разбита цветочная клумба, на которой росли жалкие искривленные Цветы, поскольку здесь почти постоянно была тень.

Глянув на цветочную клумбу, я почувствовал, как меня вновь охватывает страх. Посреди клумбы, глубоко отпечатанные в черной земле, виднелись следы ботинок. Я отодвинул ветки яблони, чтобы присмотреться внимательней. Да, здесь недавно кто-то стоял. Я поставил левую ногу рядом с отпечатком ботинка и убедился, что оттиск моего ботинка был на полсантиметра длиннее. Между тем все следы, оставленные раньше, ничем не отличались друг от друга. Все сводилось к тому, что здесь недавно кто-то стоял и заглядывал в окно, несколько часов назад… Сегодня ночью? Я лег на землю и внимательно изучил участок. И напал на новые следы. Обнаружил, в каком месте человек сошел с каменных плит на дороге… вот он шел здесь… дальше ступил там… Потом ступил на маленькую полоску земли, отодвинул в сторону ветви яблони и стал посредине цветочной клумбы. И стоял тут долго, по крайней мере несколько минут, может, полчаса. Я установил это по двум отпечаткам ботинок, которые были глубже, чем остальные. Человек стоял неподвижно… И заглядывал в мою комнату.

Не отдавая себе отчета, для чего я это делаю, я начал затаптывать следы, жестоко разорять цветочную клумбу, рыхлить землю, ломать стебли. Покончив с этим, я вдруг остановился, поразившись собственному ожесточению, потом подошел к стене и заглянул в окно.

Меня сразу охватил озноб. Ожидая что-то увидеть в моей комнате, я вообразил, что там сейчас все полностью изменилось, все стало по-другому, после того как я покинул ее. Я боялся, что меня охватит такой страх, который охватывает человека, глядящего в зеркало и вместо своего лица видящего на зеленоватом дне зеркала совершенно другое существо.

Но комната совершенно не изменилась. Все стояло на своих местах – кресло, стол, за ними кровать, на стене висела та же картина, написанная маслом, – знаменитые норвежцы 1905 года.

Заглянул внутрь сквозь нижнее стекло в окне. Вспомнил, что именно в этом квадрате видел лицо умершего на фоне черного, как эбеновое дерево, ночного мрака. Покойный лесничий Блинд был такого же роста, как я. Все совпадало! Под моим окном сегодня ночью стоял мертвец!

Я быстро отошел от домика.

Но отпечатки ног, которые были материально ощутимы, привели мысли в замешательство и перевернули мои выводы вверх ногами. Нет, в таком случае это не была галлюцинация! Но… Лесничий уже был мертв, он был убит и был похоронен. Как же он в таком случае мог стоять ночью перед моим окном и заглядывать в мою комнату?

Я шел по дороге над морем, тащился тяжелым шагом. Солнце еще не совсем взошло, но уже перебросило с неба на землю мостик. Я чувствовал, что будет жаркий и душный день.

Людей еще не было видно, но с берега уже неслись различные звуки: стук укладываемых

на дно лодок досок, хлюпанье вычерпываемой воды. Красные навесы лодок казались мне более красными, чем обычно, так как краска с ночи стала влажной. Море спокойно распростерлось внизу, будто водяная гладь была прикована к скалам и шхерам. Из мрачной тени у берега выскользнула лодка. На веслах сидел старик, он двигался медленно, скрипя уключинами, по всему заливу веером разбежались водные морщинки. Интересно, который час? Четыре? Пять? Наверное, так. Именно в это время оживала жизнь. Выходили в море все лодки. Послышались также голоса бородатых мужчин откуда-то со стороны пристани.

Порой, когда я останавливался над морем и впитывал в себя впечатления начинающегося дня, мои мысли кружились вокруг ночных кошмаров, и у меня возникало подозрение. Оно появилось уже давно, но стало отчетливым только сейчас. Дело становилось все более ясным, определенным и неоспоримым. Я не мог избавиться от этого подозрения. Я прошелся по пристани, дрожа от напряжения. Так вот… Раз эти вещи были, значит, они имели между собой связь! Со всех загадок вдруг упала таинственная завеса. Но одновременно меня снова охватил страх, страх перед подстерегающей большой опасностью.

Я решил пойти в отель, не за тем, чтобы встретиться с отдыхающими, а чтобы выпить кружку пива или чашку бульона, если, конечно, это будет возможно. После обморока я чувствовал себя таким изнуренным, будто после долгой голодовки.

Когда я достиг газона, отделяющего здание отеля-пансиона от дороги, то обратил внимание, что красная штора не была свернута на ночь. Я поднялся по лестнице, ведущей на веранду, оттуда через стеклянную дверь заглянул в столовую.

Большой зал был пуст. Дверь не была заперта на ключ, и я вошел в столовую. Стол был накрыт, на нем были остатки ужина, рассыпаны крошки хлеба, рядом с салфетками стояли наполовину опорожненные стаканы с молоком. Постояльцев отеля так рано здесь не ожидали. В угловой части зала за искусственными пальмами оскалило белые, как снег клавиши, пианино. На карнизах, бегущих вдоль стен, расположилась забавная выставка чашек и стаканов. У двери, ведущей на кухню, стоял небольшой буфет, на нем – фонограф и какая-то желтая машинка для открывания бутылок. Я посмотрел на эту машинку, и в моем нервном состоянии мне показалось, что она ворчит. Обессилев вконец, я рухнул в кресло у окна.

Вдруг я услышал какой-то шорох у пианино и взглянул в ту сторону. По телу пробежала сильная дрожь… Боже святый! На табурете у пианино кто-то сидел. Значит, я был таким отупевшим, что не заметил человека, хотя смотрел на пианино!

Когда я понял, кто этот мужчина, мне стало еще больше не по себе. Это был Асбьёрн Краг, детектив. Он направлялся ко мне, кивал своей лысой головой, усмехался. Я почувствовал в этот момент какой-то странный страх перед ним и страстно захотел, чтобы он не подходил ближе. Худощавое лицо детектива было бледным, а его добрая и мягкая улыбка была мне отвратительна. Он направлялся прямо ко мне.

– Хорошо спали? – спросил он.

В тот момент, когда я посмотрел прямо ему в глаза и ощутил его встречный взгляд на себе, я почувствовал, что мое подозрение подтверждается. В сущности, подозрения уже не существовало, имелась уверенность, ужасная и отчетливая уверенность. Я ответил голосом, спокойным и невозмутимым, насколько был на это способен:

– Да. Благодарю. Спал хорошо.

Детектив сунул руку в карман, где лежали часы, и медленно их вынул. Это были золотые карманные часы с двойной крышкой. Раздался щелчок, и крышка откинулась.