Железная леди
Шрифт:
И я обнаружила, что уже следую наверх по лестнице за моими друзьями, надеясь увидеть того, с кем изо всех сил пыталась избежать встречи всего пару часов назад.
К сожалению, Софи говорила правду. Спальня мистера Стенхоупа была пуста, как и туалетная комната, примостившаяся под карнизом крыши. Мы в недоумении топтались возле аккуратно застеленной кровати.
– Вероятно, он в саду… – Я подошла к окну. Оконная рама была распахнута; птицы с любопытством заглядывали под карниз. При ярком свете дня в саду не осталось и следа таинственной туманной ауры. Он казался холодным и отстраненным: обычное галльское сплетение дорожек и цветочных клумб. Как же мне не хватало в нем уютной неразберихи английского сада – чтобы хоть что-то напоминало о родине!
– Нет. – Ирен говорила вполне уверенно и совершенно серьезно. – Он понял, что опасно выдавать себя.
– Тогда почему он ушел? – накинулась я на нее.
– Это ты мне объясни.
– Я?
– Ты видела его последней.
Я уставилась на подругу, а потом на невинно-озадаченное лицо Годфри – в сумраке спальни его серо-стальные глаза потемнели до угольного цвета. Я снова повернулась лицом к саду. Стебли гиацинтов склонялись от ветра. Лиловый, оранжевый и синий оттенки гелиотропа, лилий и васильков, которые мы, англичане, называем «бутоньерка холостяка», расплывались у меня перед глазами, как размытые акварельные краски. Я не могла ясно видеть, но не понимала почему.
– Моя дорогая Нелл… – Я услышала, как ботинок адвоката решительно выступил вперед.
– Годфри, пожалуйста, не трогай меня.
– Давай осмотрим комнату, – сухо предложила Ирен мужу, и я мысленно благословила ее.
У меня за спиной заскрипели створки гардероба, зашелестело постельное белье. Я чуть не рассмеялась, представив, как Ирен ловит своего подопечного под кроватью. Но смех показался мне неуместной реакцией, потому что я по-прежнему могла видеть только размытые цветы, смешавшиеся в попурри из влажных пятен.
– Вот мои вещи, – объявил Годфри оттуда, где был шкаф. – Он ничего не взял.
– Только старое тряпье, в котором он был, когда мы его нашли, – добавила Ирен. – А вот тут – смотрите!
Я чуть не повернулась, но не рискнула.
– В вазочке на комоде. Его медаль.
Годфри подошел, чтобы рассмотреть находку:
– Наверное, он ее просто забыл.
– Забыл? – скептически переспросила Ирен. – И при этом даже постель застелил? Нет, наш гость покинул спальню без спешки, предусмотрев все. Военная подготовка его не подвела. Возможно, он оставил медаль в качестве подарка на память. – По голосу я уловила, что голова Ирен при этих словах повернулась в мою сторону.
Они продолжали говорить, обсуждая произошедшее и постепенно приближаясь ко мне сквозь слои заглушающих их занавесок. Возле этого окна я стояла менее двенадцати часов назад с гостем, который теперь нас покинул. У этого окна менее двенадцать часов назад…
– Нелл. – Четкий сценический голос Ирен проник в мое затуманенное сознание. – Что ты думаешь? Какая могла быть причина у Стена, чтобы исчезнуть подобным образом, без единого слова?
– У меня нет никаких предположений, но я не стала бы называть его Стеном.
– Тогда мистер Стенхоуп, – нетерпеливо сказала Ирен. – Что-то же заставило его уйти. Что?
Я обернулась к ней, неблагоразумно отбросив нежелание видеть своих друзей и пустую комнату:
– Уж точно не я!
Годфри сделал шаг вперед с мрачным и встревоженным, а также озадаченным выражением. Мне никогда не удавалось противостоять Годфри, когда он требовал от меня искренности. Я отступила обратно к окну.
– Моя дорогая Нелл, – участливо произнес адвокат, – в чем дело?
– Мистер Стенхоуп, – вмешалась Ирен, прежде чем я успела ответить, – проявил нежное отношение к ней прошлой ночью.
Годфри остановился:
– Что за нежное отношение?
– Э-э… в виде поцелуя.
– В виде поцелуя?
Я не могла больше выносить подобное обсуждение:
– Годфри, разве обязательно повторять все, что говорит Ирен? Если бы мне понадобился второй попугай, я бы его купила.
– Ирен говорит правду? Неужели ему хватило смелости?
– Да… и нет! Не важно. Это ничего не значит. Очевидно, что такой пустяк не имеет отношения к его исчезновению. Возможно, его… похитили.
– Без борьбы? – Скептицизм Ирен был мягким, но неумолимым. – И он оставил всю одолженную одежду аккуратно развешенной, а постель заправленной? Поразительное сотрудничество жертвы и похитителей. Прости меня, Нелл, но нет. Стен ушел по доброй воле, а ты единственный человек, который сможет нам объяснить причину.
– Неужели обязательно так его называть?
– Он сам нас попросил, – напомнила мне подруга. – Почему ты так возражаешь против его прозвища?
– Оно… отрицает его прошлое, его место в жизни. Какая-то грубая солдатская кличка.
– Он и был солдатом, – заметил Годфри.
– Офицером, – поправила я, – и джентльменом. Я здесь единственная, кто с уверенностью может судить об этом.
– Ты ставишь его выше, чем он сам себя, – прищурилась Ирен. – Поэтому он сбежал?
– Я тут ни при чем!
– Однако ты говорила с ним прошлой ночью, и между вами произошло нечто большее, чем обычная беседа, хотя ты напустила тумана и подробности неизвестны. Нечто такое, что ты сказала или сделала, заставило его покинуть дом – быстро, не попрощавшись. Я согласна с тобой, Нелл, твой мистер Стенхоуп по-прежнему джентльмен. Он бы никогда не уехал, не выразив свою благодарность, не будь на то крайней необходимости. Возможно, он хотел спасти нас – тебя – от себя самого, – рассуждала она. – Ты должна повторить нам, что ты сказала.
– Да почти ничего! Он болтал о саде и о том, что я олицетворяю для него Англию. А затем он признался, что ожидал увидеть меня в прежней роли гувернантки, заботящейся о своих подопечных. А когда я объяснила, как стала машинисткой, он повел себя так, будто это бог весть какое достижение, и заявил, что я ему показала, насколько ошибочны его воспоминания о доме. Что мы все изменились – хотя я-то вовсе не изменилась… Должно быть, у него был жар, пусть лунный свет из окна и остужал, как ледяная вода. Он спросил меня, осуждаю ли я его, но я никогда так не поступаю. «Не судите да не судимы будете» [23] . И последнее, что он сказал, самые последние его слова были очень странными. Я ему пообещала, что он не услышит от меня дурного мнения о себе. И тогда он сказал, что теперь ему нечего бояться, – но, конечно, я тут совсем ни при чем! Почему он так сказал? Почему он так поступил?
23
Мф. 7: 1.