Железная маска Шлиссельбурга
Шрифт:
Вот тут подпоручик Мирович понял, что судьба представляет ему великолепный момент не только ухватить ее за волосы, но и воспользоваться как женщиной, завоеванной силой и острой саблей. Все просто — раз к трону нельзя пробиться через толпу придворных, то следует посадить на него вместо царицы нового, и, главное, абсолютно законного императора, восстановив, таким образом, справедливость.
Василий Яковлевич начал действовать, написав и разбросав по столице два десятка «подметных писем», в которых призывал жителей ждать освобождения из узилища Ивана Антоновича, законного императора, и его воцарения на престоле. И вот тогда начнется совсем иная жизнь, зажиточная и благостная для всех подданных. Письма написал с одной целью — напугать Екатерину Алексеевну и вызвать у народа всплеск симпатий к будущему новому — «старому» императору.
Генерал-аншеф
Тут понятно — братьям Паниным теперь обидно, как и другим аристократам, что Екатерина Алексеевна оказалась ушлой правительницей. Ведь отстраняя от престола «голштинца» Петра Федоровича, знать надеялась провозгласить императором Павла Петровича, а его царственная мать должна была стать регентшей до совершеннолетия сына. Вышло совсем иначе — цесаревича от трона реально отстранили, гвардия через Орловых, которые были в ней чрезвычайно популярны, фактически и возвела эту женщину, прежде захудалую немецкую принцессу, на российский трон. Так что пришлось аристократам, князьям и графам, прогибать спины перед царицей, и лишь тихо злобствовать по своим дворцам.
Весной подпоручик Мирович склонил к заговору молодого офицера Великолуцкого пехотного полка подпоручика Аполлона Ушакова, представителя старого московского служилого дворянства, что тоже был не прочь ухватить за волосы госпожу Фортуну. И все объяснимо — придется рискнуть жизнью, ведь в случае провала замысла плаха обеспечена. Но и успех позволит мгновенно добиться того, на что могут уйти долгие годы тягостной и тяжелой военной службы.
Ведь возведенный ими на престол император будет благодарен — так что дорога к почестям, богатству и славе обеспечена, как и весомые генеральские чины с орденской лентой через плечо.
Оба офицера сходили в церковь и заказали по себе поминальную службу и панихиду — дело было крайне серьезное задумано, четвертование за него будет еще не самое страшное наказание. До того их в Тайной экспедиции, если схватят, пытками на дыбе и жесточайшими мучениями доведут до скотского состояния, когда от боли люди только мычат.
План освобождения императора был прост, как железный штык к фузее прикрепленный. Во время очередного караула Мировича, переодетый полковником Ушаков приплывет на баркасе в крепость с поддельным приказом царицы Екатерины о перевозке узника в «иное секретное место». А до того Василий вовлечет в заговор своих солдат — так что если команда в цитадели заартачится и «высочайшему приказу» не внемлет, то ворваться вовнутрь, охрану разоружить, а императора освободить. И двигаться на столицу, поднимая по пути солдат других полков манифестами нового императора, возле которого постоянно будут они — спасители и советники!
Вот только в мае все пошло не по плану…
Глава 6
«Так они и жили — дом продали, ворота купили! Теперь у меня только два варианта предусмотрено — или я выйду из этого каземата на своих двоих, Мировичем освобожденный, или меня вынесут отсюда вперед ногами! Последняя перспектива крайне удручающая, ее следует избегать всеми силами. Как-то не интересно ощутить штык или шпагу в собственном животе — чтоб меня закололи, как бычка на бойне. Щас! Так я им и дался! Есть еще третий вариант — самому бежать из камеры, не дожидаясь освобождения. Но как это сделать, не представляю. Да и авантюрой сильно попахивает! Одно дело, когда тебя снаружи ждут соучастники, знающие в этом мире ходы и выходы, или в одиночку переть напролом. К тому же рискуя всем, включая собственную жизнь, из-за недостатка знаний о местных реалиях. Нет, первый и третий варианты полностью исключаются — они грозят гибелью. Или скорой и неизбежной смертью, либо чуть подольше побарахтаться, но неотвратимо прибежит тот белый полярный лис.
Пока неясен самый животрепещущий вопрос — когда начнется мятеж Мировича! Мне нужна привязка по времени, точная дата нынешнего дня. Информация бесценная, она просто необходима — будем ее извлекать согласно времени и методикам. Все же меня отделяет от этого времени два с половиной века, надо только хорошо подумать».
Иван Антонович медленно прошелся по камере, демонстрируя безмятежность. За ним наблюдали через замочную скважину, он в этом полностью
При мысли о воде Иван Антонович отчаянно стал расчесывать грязные и спутанные волосы. Отняв ладонь от «прически», стал рассматривать на ней маленький комочек, который можно принять за грязь или перхоть, но явно ползающий по коже. И обомлел — то была обычная вошь, часто встречающаяся у бомжеватых людей в его времени. Бывшего подполковника передернуло накатившее чувство брезгливости чуть ли не до тошноты.
«Потребовать воды с мылом и вымыть волосы? Надо бы, но нужно потерпеть. Если расчеты мои верны, то времени осталось мало и не стоит менять привычки и поведение узника, к которым за два года привыкли надзиратели и охрана. Меня также выдаст с головою речь и поведение — такие нюансы тюремщики с хода просекают. И что делать прикажите? Так, оторвемся на секунду от размышлений, посмотрим на караульных — их смена прошла, громко топали башмаками».
Иван Антонович остановился напротив окна, чуть склонив голову. Благодаря русской лени, маленький кусочек стекла в правом верхнем углу не был замазан краской, а лишь грязен. Потерев его пальцами, стала видна галерея, закрытая на несколько метров дощатой стеной — в щелях было светло от солнца, но разглядеть внутренний двор совершенно невозможно. Зато вставший на караул у окна невысокий, но физически крепкий и широкоплечий солдат в зеленом мундире вызвал нешуточный интерес.
«Я увидел первого человека в этом новом для меня мире, и тот вертухай. Мундир петровский, зеленый, обшлаг красный, пуговицы медные, темные. Ружье с примкнутым штыком и закрытым кремниевым замком, на плечо вскинуто, погонного ремня еще нет. Треуголка без плюмажа, на ней не видно тесьмы — обычный служивый, даже в капралы не выслужился. Усатый, лицо бритое — но так сейчас все фузилеры бреются, во время выстрела из затравочного отверстия ствола через полку струя огня вылетает — любая борода загорится. Так что бритье лица не прихоть царя Петра была, а жестокая необходимость для подготовки солдата. Но ладно — посмотрели, и хватит, пора снова вернутся к нашим баранам».
Иван Антонович снова стал мерять ногами камеру, лихорадочно размышляя при этом. Причем мысли приняли прикладное направление, какие тут теории разводить, если речь пошла о собственной жизни. А вариантов будущего поведения вырисовывались ровно три.
«Можно попробовать симулировать безумие, в чем, кстати, узника и подозревали порой, в частности это отмечал в своих рапортах капитан Овцын при Елизавете. Хотя большую часть времени заключенный вел себя вполне адекватно, но вспышки у него бывали. Однако тут может быть что угодно — насмешки шли с издевательствами, пренебрежением и даже с избиениями. В долгом заточении нервы как струна, малейшее раздражение вводит узника в бешенство. Плюс гормональные проблемы — организм в молодом возрасте жаждет секса. До безумия жаждет!
Так, вариант этот не допустим — любой нормальный человек внутренне всегда опасается безумного, и ведет себя предельно осторожно и внимательно. А оно мне надо усиливать бдительность собственных церберов?! На хрен нужно, так что вариант с «летним обострением» придется отставить, он не рационален и вреден».
Сделав парочку длинных проходов от двери до ширмы, Иван Антонович пришел к мысли, что высокомерие, типа прозрения — «я тут царь и на меня все куры в державе записаны» — так же не допустим. Тут он просто огребется от надзирателей по полной программе. Ведь его содержат как «безымянного узника» или называют «Григорием». Имя более чем символическое, от самозванца Лжедмитрия, монаха расстригу Гришку Отрепьева, что смуту в Московском царстве полтора века тому назад учинил и даже шапку Мономаха на себя примерил. Царем стал! Кончил, правда, плохо — убили во время мятежа, сожгли, пепел забили в пушку и выстрелили в сторону Польши. Типа, уходи туда, откуда пришел.