Железная маска. Между историей и легендой

Птифис Жан-Кристиан

Благодаря этим многообразным успехам проблему в значительной мере удалось исследовать, и было бы небесполезно представить читателям наиболее полный на сегодняшний день обзор имеющихся сведений, прежде чем попытаться приподнять последний уголок завесы. Этой темы зачастую касались грубые руки любителей сенсаций и шарлатанов, склонных к сочинению анекдотов и к приблизительным историческим оценкам, в равной мере мистифицированным и мистифицирующим. Сколько шатких построений, сколько якобы раскрытых «непостижимых секретов Железной маски», сколько ложных истин, точно по волшебству возникающих из мрака! Объявлялись даже — да, да! — мнимые потомки Железной маски, подобно Лжелюдовикам XVII! Чего только не встретишь на этом историческом базаре — от вестготских сокровищ Ранн-ле-Шато до символической живописи монастыря Симье и прочих эзотерических штучек, от Нострадамуса до мифа о «Великом монархе», возвращения которого все еще ждут во тьме бесконечной ночи!

А вот еще один резон, дабы предпринять как можно более тщательное исследование: эта история подобна детективу,

и дело должно быть расследовано беспристрастно, предельно точно и объективно, с рассмотрением всех «вещественных доказательств» и версий, подвергая их самой строгой исторической критике. Для этого необходимо как можно чаще обращаться к подлинным архивным документам, в частности, к переписке между господином де Сен-Маром, под надзором которого находился заключенный, и двумя государственными секретарями, последовательно курировавшими тюрьмы, — Лувуа и его сыном Барбезьё, к переписке, большая часть которой сохранилась в Исторической службе сухопутных войск (Венсеннский замок) и в национальных архивах. Она должна служить путеводной нитью, поскольку эти письма писались, разумеется, не для того, чтобы ввести потомков в заблуждение. Однако и в ней не все ясно, поскольку министры принимали меры предосторожности на случай, если конный курьер потеряет по дороге свою драгоценную сумку. Они прибегали к перифразам: «заключенный, которого вы сторожите двадцать лет», «ваш старый заключенный», «известный вам человек», «человек из башни», «то, что он совершил», «то, для чего он был использован»… Неумолимый Лувуа, полицейский до мозга костей, осмотрительный до крайности, был мастером своего дела, что добавляет к тайне пикантности. Изучение предпринятых им переделок и подчисток многое может поведать о личности этого авторитарного и подозрительного бюрократа. Исследуя множество следов и различных догадок, неизбежно ступаешь на тернистый путь, но хлопоты оказываются отнюдь не пустыми, поскольку таким способом лучше постигаешь век, его ментальность, столь не похожую на нашу, его политическую и административную практику, зачастую неумолимо беспощадную, бедственное положение простых людей, жертв произвола, его грязное дно и мрачные застенки.

Однако этим историческим исследованием тема не исчерпывается. Легендарный ореол, окружающий этот персонаж, в полной мере сформировался лишь в XVIII веке. Он заслуживает изучения сам по себе, не только как фольклорный цикл (в хорошем смысле этого слова, как исследование народных традиций), на основании которого можно анализировать генезис исторических ментальностей, но в равной мере и как политический миф, характеризующий эпоху Просвещения, входящий составной частью в систему идей того времени, миф в высшей степени опасный для режима королевской власти, поскольку он поражает его самое сердце, затрагивая тайну власти, королевский секрет, эту неприкосновенную святая святых, вокруг которой строится вся монархия Старого режима!

Действительно, очень быстро возникли два цикла легенд. Первый родился из слухов, циркулировавших при жизни узника в маске, а в XVIII веке дополненных, слухов о «несчастном принце», ставшем жертвой государственного интереса, хотя при этом и обращались с ним весьма почтительно, или же — почему бы нет! — о женщине, принцессе, печальной далекой Офелии, заточившей свои длинные косы в железный шлем. Второй цикл был популяризирован Вольтером, но возник еще до него из зловредного слуха, передававшегося из уст в уста и ставшего в последней трети XVIII века, быть может, против воли самого популяризатора, боевым орудием, направленным против абсолютной монархии. Страшная тайна заключалась якобы в том, что человек в маске был старшим братом или братом-близнецом короля, остававшимся неведомым миру, до самой смерти пребывавшим в заточении из соображений государственного интереса. Дитя королевских кровей, томившееся за решеткой! Какой ужас! Эта легенда очень полюбилась противникам абсолютизма, поскольку давала им повод заклеймить королевский деспотизм, произвол министров и чиновников, несправедливость королевских указов о заточении невиновных людей без суда и следствия, позор тюремного заключения — ибо немало писателей, памфлетистов, философов познали на собственной шкуре, что такое Бастилия. Однако легенда шла еще дальше, подспудно ставя под вопрос легитимность Людовика XIV и последних Бурбонов вообще. Разве его брат, само существование которого являлось тайной, не имел такие же права на трон, как и его одиозный мучитель?

В XIX веке романтики с жаром ухватились за этот миф, обеспечив ему огромную популярность, еще более приукрасив тему маски, обогатив ее утверждением о поразительном сходстве братьев-близнецов, подробностями тюремных страданий. «От слез моих заржавела терзавшая меня маска…» (Альфред де Виньи. «Тюрьма»). В этом отношении, разумеется, никто не может сравниться с Дюма, с отвагой, живостью, находчивостью его мушкетеров, кои со шпагами наголо гарцевали по бокам кареты с зарешеченными окнами, направляющейся к острову Святой Маргариты. Нет, Филипп не станет королем Франции, и Арамису не бывать папой! В XX веке, железном, как никакой другой век, интерес к этой легенде не иссяк. Так, Марсель Паньоль, создатель смачной марсельской трилогии, при посредстве Джеймса де ла Клош бросается в схватку, движимый стремлением свести некие счеты с Королем-Солнцем. Кинематограф как пустился в 1902 году в эту пляску, так и не может остановиться! Визуальное искусство с честью подхватило эстафету у романа. Братья-близнецы обладают тем преимуществом, что позволяют сэкономить на актерском составе! С румяным лицом Леонардо Ди Каприо выступают оба короля — как добрый, так и злой. Точно так же действует и Жан Франсуа Порон в фильме Анри Декуэна «Железная маска». Довольно одной гримасы, одного движения губ. Но зато как содрогаешься, видя, как надевают роковой шлем, отвратительный инструмент для сокрытия и умертвления лица. Вперед! Все за одного, один за всех! Публика снова и снова требует их выхода. Мазарини, Анна Австрийская, братья-близнецы — вечный круговорот! Между историей и легендой возникает и, вероятно, вечно будет возникать таинственный силуэт человека в железной маске…

Глава 1

ДОКУМЕНТЫ

Посреди сияющего залива близ Канн лениво раскинулись в вечно голубом морском просторе Леренские острова. В течение всего летнего сезона катера, регулярно совершающие свои рейсы, доставляют туда туристов или отпускников, ищущих уединения. Убегая на несколько часов от царящей на побережье суеты, они отправляются на поиски тишины и покоя, легкого дыхания морского бриза, бальзамического аромата алеппской сосны и освежающей тени огромных эвкалиптов. Здесь, на острове Сен-Онора — античной Лерине, — монах Гонорий в конце V века устроил свою обитель, учредив тем самым один из наиболее славных монастырей христианского мира.

На самом большом острове архипелага, носящем название Святой Маргариты — в древности Леро, — со стороны Канн видна прилепившаяся на скалистом мысу крепость, построенная французами, дополнительно укрепленная испанцами и впоследствии вновь захваченная французами в результате достопамятного штурма, предпринятого в 1637 году Генрихом Лотарингским, графом д'Аркур. Внутри этих крепостных стен, где обычно размещались три или четыре роты, в те времена можно было найти, помимо казарм, артиллерийских и инженерных сооружений, все необходимое для солдат и офицеров: на плане, составленном еще самим Вобаном, указаны мясная лавка, булочная, кабачок, часовня, освященная в честь святой Маргариты, и госпиталь. Настоящий городок, обитателям которого, правда, приходилось довольствоваться только дождевой водой! [1] Большинство зданий, построенных в XVIII веке, сохранилось благодаря реставрации, проведенной городом Канны.

1

Colonel Willette. L'Evasion du mar'echal Dazaine de l'^ile Sainte-Marguerite par son compagnon de captivit'e. Paris, Perrin, 1973. P. 66.

Если турист, рискнувший посетить эти края, захочет узнать побольше, то он проникнет внутрь бывшего Королевского форта и внезапно попадет из залитого ослепительным солнцем открытого пространства в мрачное помещение тюрьмы. И какой тюрьмы! Самой надежной в Европе: вдоль сырого коридора протянулись шесть полутемных сводчатых камер с разводами селитры на стенах толщиной почти два метра, с тремя толстыми решетками, которые точит морской воздух, с двойными дверями, обитыми железом, лишающими малейшей надежды на бегство. Никогда луч солнца не проникает сюда. Как при такой толщине стен услышать пение цикад и прочие шумы природы, учуять аромат зелени и легкое дыхание ветра? Это должно было быть столь же мучительным наказанием, как и стремление увидеть через решетки окна, выходящего на север, недоступную и невыразимую в своем великолепии панораму горного массива Вар, исключительную красоту безмятежного моря, полет чаек в залитом солнечным светом пространстве, иногда челнок рыбака, вытягивающего из моря тяжелые сети, наполненные сардинами и анчоусами, и не смеющего приблизиться к грозному форту…

В годы правления Людовика XIV в одной из этих камер, обращенных к заливу — по давней традиции в первой от караульного помещения, на протяжении многих лет жил таинственный затворник. Стройного телосложения, со светлыми волосами, с очень приятным, как рассказывали, голосом. Его лицо было закрыто маской, «подбородочник которой, — уверял Вольтер в знаменитом пассаже своего «Века Людовика XIV» (1751), — был снабжен железными пружинами, позволявшими свободно есть, не снимая с лица маски»… Никто не имел права приближаться к нему кроме его тюремщика, слышать или произносить его имя. Однако его не притесняли; можно даже сказать, что с ним обращались по-королевски. Словно бы в порядке компенсации за лишение свободы ему создавали роскошную обстановку. Яства ему коленопреклоненно подавали на серебряной посуде почтительные слуги. Губернатор острова мсье де Сен-Мар относился к нему с величайшим почтением, в его присутствии оставаясь с непокрытой головой и не садясь, пока ему этого не предложат. Говорили даже, что жена интенданта Прованса, Пьера Кардена Ле Брет, лично выбирала для него самое красивое белье и самые тонкие кружева. Он никогда не жаловался. Его единственными развлечениями были чтение и игра на гитаре. Таков был человек в железной маске, по крайней мере так гласит легенда. Кто был он? И для чего эта маска? Чье известное лицо хотели скрыть после стольких лет заключения?

Вольтер, первым привлекший внимание к этой загадочной персоне, рассказывает, что однажды сей несчастный, видимо, в припадке отчаяния — да и как, несмотря на все хорошее обращение с ним, не впасть в отчаяние? — написал острием ножа несколько слов на серебряной тарелке, которую, несмотря на наличие решеток, сумел выбросить из окна. Местный рыбак, лодка которого пристала к берегу неподалеку от форта, увидел, как что-то упало на скалы. Он приблизился к тому месту и, убедившись в большой ценности своей находки, отнес ее губернатору, надеясь на вознаграждение. «Тот, удивившись, спросил его: