Железная роза
Шрифт:
Доктор Ланцманн — это мой психоаналитик. Высокий, худой, очки в металлической оправе, светлые глаза, плоский живот, тонкая улыбка — одним словом, облик аскетического интеллектуала. Я познакомился с ним после катастрофы, в которую попал в 1985 году. Точнее, 25 мая 1985 года. До сих пор не могу понять, почему мой черный «фольксваген» вылетел за ограждение на извилистой дороге в швейцарской Юре. В живых я остался чудом. Моему пассажиру, который путешествовал автостопом, повезло меньше: он сгорел, обуглился.
В клинике обязанность Ланцманна заключается в оказании психологической поддержки тяжело раненным и неизлечимым больным. В каком-то смысле
Я решил позвонить Марте и извиниться. Не задумываясь, машинально я набрал номер ее матери и услышал гудок. В тот же миг я спохватился, хотел нажать на рычаг, но там сняли трубку. Не намеренный вступать в разговор со старой драконшей, я поспешно произнес:
— Извините, кажется, я неверно набрал номер.
— Жорж! Это я. Лили в кухне. Я тебе так сильно нужна?
— Марта? Да нет, просто я не смогу заехать за тобой: у меня встреча, которую невозможно отменить.
— Тем хуже, я найду кого-нибудь, кто меня подвезет. Ладно, пока. Меня зовет Лили.
Совершенно огорошенный, я положил трубку. Каким образом моя жена отвечает мне из дома матери, находясь у Лили? А может, я автоматически набрал номер Лили? Нет, исключено, я же не помню его на память. Или их номера так похожи, что я по ошибке набрал нужный? Я тут же достал записную книжку, оправленную в черную кожу, подарок Марты; что называется, и рядом не лежали. Сделав глубокий вдох, я набрал номер Лили. Марта подняла трубку на втором гудке.
— Да?
Не произнеся ни слова, я разъединился. Доктор Ланцманн может быть доволен. Я смогу ему рассказать массу потрясающих вещей. И среди прочего то, что благодаря его лечению я по-настоящему свихнулся.
Я возвратился к груше, надел боксерские перчатки и молотил ее до тех пор, пока плечевые мышцы у меня не стали свинцовыми. Не чуя себя от усталости, я рухнул в кожаное кресло.
Я позвонил Штрауб. Есть сообщение. 08567 от 23567. 23567 — это наш опознавательный код, 08567 — шифр срочности. Что-то у нас дает осечку. Я почувствовал, что становлюсь спокоен, слишком спокоен, холодно спокоен, что обычно предшествует каким-нибудь крупным неприятностям. Я снова позвонил Штрауб и назвал ей номер, чтобы она сообщила его любому 23567, который выйдет на связь. После чего оделся и прошел к телефонной кабинке на углу улицы. Сел на поребрик, развернул газету и стал ждать. Было пятнадцать ноль два, и до семнадцати ноль-ноль, когда мне нужно будет отправляться к Ланцманну, времени у меня навалом. Правило номер один: в случае тревоги главное — ничего не менять в своей привычной жизни.
В шестнадцать пятьдесят зазвонил телефон в кабине. 23567 получил мое сообщение. Я зашел в кабинку и снял трубку. Среди шорохов прозвучал далекий голос Макса:
— Это ты, Атос?
Идея присвоить нам псевдонимы из «Трех мушкетеров»
— Атос? — снова раздался голос Макса.
Я ответил:
— Да, это я. Что случилось?
— Похоже, у д'Артаньяна неприятности. Он мне позвонил. Он простыл. И отправился полечиться. И знаешь что? Он лишился башлей, которые я ему одолжил. Какие-то хмыри наложили на них лапу. Ты меня слышишь?
— Да, слышу. Продолжай.
— И эти типы сказали, что пришли от тебя. Само собой, д'Артаньян им не поверил. Но Арамис в ярости. Он хочет подать заявление о продаже акций. Ты меня слышишь?
— Господи, что ты несешь? Ты же прекрасно знаешь, что я веду себя по-честному. Надо увидеться.
— Увидимся при обычной встрече. Я послал сообщение Арамису.
— Нет, погоди…
Поднимаясь по обшарпанной лестнице, что ведет ко мне в кабинет, я лихорадочно соображал.
На Фила напали какие-то типы, которые грабанули у него деньги. Он тяжело ранен и скрывается. При этом ему дали понять, что навел я. Разъяренный Бенни хочет пришить меня. А Макс объявляет, что завтра мы увидимся на «обычной встрече» — на нашем шифре это означает в Страсбурге, — чтобы все выяснить. Если кто-то что-то пронюхал про нас, а нападение на Фила, похоже, подтверждает это, Бенни нельзя ни в коем случае высовывать носа, а уж тем более нам нельзя встретиться в устланном коврами вестибюле банка, чтобы сделать вложение, потому что это может стоить нам пожизненного заключения.
В голове у меня вертелось много вариантов. Дельце провернул Фил и, слямзив денежки, свалил ответственность на меня. Иначе почему эти таинственные налетчики не убрали его. А может, по какой-то неведомой причине мои партнеры решили избавиться от меня. Как там ни крути, но мы не братья и не друзья детства. И наконец, а это неприятней всего, кто-то раскрыл нас.
Короче, эта встреча в Страсбурге для меня может кончиться скверно. Но, с другой стороны, не явиться на нее — значит безоговорочно подписать себе смертный приговор. М-да, выбор у меня небольшой. Я взглянул на часы. Семнадцать ноль восемь. Чтобы доехать до Ланцманна, времени впритык.
Я все рассказал ему. Во всяком случае все, что касается Марты. Это его здорово позабавило, и он даже подбросил решение, которое мне не приходило в голову. Короче, он считает, что я страдаю не от галлюцинаций, но от патологического стремления верить, что моя жена мне изменяет. В общем, набрал я номер Лили, но внушил себе, что это номер матери Марты, чтобы терзаться в свое удовольствие, так как не могу поверить, будто Марта меня любит. Этому противится все, что во мне осталось от ребенка, которого мать не любит и жестоко обращается… Моя мать… Я сохранил о ней такое сладкое воспоминание! Настоящая принцесса — белокурая, нежная. Моему брату и мне она так и велела называть себя — Принцесса. В значительной степени из-за нее я сейчас лежу на этом чертовом диване. Потому что на самом деле моя мать, озлобленная, больная женщина, умершая в жестоких муках от белой горячки, обращалась с нами хуже, чем с собаками.