Железная Женщина

Хьюз Тед

Примерно на расстоянии полумили оттуда ученый-орнитолог, склонившись над гнездом выпи, держал в руках тело птицы – яйца, на которых она сидела, были совсем холодные. Он весь день провел в укрытии, всего в десяти футах оттуда, наблюдая за птицей в надежде, что птенцы вот-вот вылупятся - он знал, что им уже пора. Когда земля затряслась, так что задрожал фотоаппарат на треноге, он решил, что где-то далеко, наверно, взрывают карьер. А тот странный звук, наверно – это вой фабричной сирены. Он знал, что за городом, всего в двух-трех милях, находится фабрика. А как иначе это могло объясняться? Но когда тот гулкий вой раздался во второй раз, он увидел нечто куда более изумительное. Он уставился

в окуляры бинокля: две большие мухи ползали по глазу выпи, сидевшей на гнезде. Потрясенный, он осознал, что птица мертва. Весь этот день, а может, и вчерашний тоже, он наблюдал за мертвой птицей. Это было важнее, чем какие-то звуки. Он выбрался из укрытия, вынул из гнезда мертвую птицу и ужаснулся: тельце было совершенно окоченевшим.

Он подумал, что надо бы взять яйца и птицу с собой, чтобы коллега-ученый исследовал их и выяснил, отчего они погибли – и тут вой послышался в третий раз - гораздо громче, чем прежде. В тот же миг болото затряслось, как огромное желе, и он решил: землетрясение! И вот откуда, наверное, вой сирены!

Его укрытие находилось недалеко от дороги, на краю холма, который выдавался в болота. Там росли развесистые ивы, из-за которых он не видел, что напугало цаплю и чайку. Но сама мысль о землетрясении его порядком встревожила. Уместив холодные яйца в ладони и зажав тело птицы подмышкой, он взял фотоаппарат и вернулся к машине, которую поставил тут же под ивами. Он открыл дверь машины – и землю снова тряхнуло.

По колее, оставшейся в траве, он выехал на дорогу недалеко от моста, с которого Люси наблюдала за угрем. Оттуда он свернул направо, по направлению к городу – и тут зрачки его расширились, а мысли лихорадочно заплясали: футах в ста от дороги стояла, покачиваясь, высокая черная башня – совершенно ни на что не похожая. Разве только на радио-башню – или может, на радар под камуфляжной сеткой. Башня двинулась – но он все искал разумное объяснение. Может, это мельница без ветрил, которую передвигают на новое место – перемещают ведь в Америке целые дома. А может, здесь идут киносъемки – может, снимают фильм ужасов – и ясно тогда, откуда те мерзкие звуки. Он просто не знал, что думать, и продолжал вести машину ей навстречу.

Но когда она вышла на дорогу прямо перед ним – он ударил по тормозам.

Ему предстало нечто невиданное – восставшее из болотной грязи – болотная тина, комья земли и спутанные стебли тростника все еще скользили по черному телу. Осознав, что это перед ним, он будто оцепенел. Волосы у него встали дыбом, и слезы чистого страха полились по щекам. Но он был фотографом – а ни один истинный фотограф не упустит свой шанс.

Схватив фотоаппарат, он выбрался из машины, снял с объектива крышку и приник к видоискателю.

Его заполнила чернота. Он подался назад, наклоняя фотоаппарат из стороны в сторону, стараясь втиснуть в кадр исполинский силуэт. Но прежде, чем это ему удалось, он увидел в глазок видоискателя, как его машина поднимается в воздух. С ужасом, но также - вне себя от восторга, он делал снимок за снимком: исполинская громада подняла машину и с размаху ударила ею оземь, и опять подняла и ударила оземь, потом опять, и опять - она колотила машину, будто выбивая пыль из тяжелого ковра. С мимолетным сожалением орнитолог вспомнил про яйца выпи, лежавшие в кепке на пассажирском сидении – но моментально о них забыл, увидев осколки стекла и краски, разлетавшиеся как брызги при каждом ударе машины о землю. Отвалилась дверца, в камыши покатились колеса; громада открыла рот - и когда раздался жуткий вой сирены, орнитолог развернулся и побежал.

Бежал он быстро, как мог, но силы были не равны. Обезумевший черный исполин, будто мятую жестяную банку, швырнул в камыши стального цвета машину, зачерпнул пригоршню болотной грязи с прожилками корней и метнул ему вслед.

Орнитолог решил, что болотное чудище настигло его и дало пинка, но это куча грязи накрыла его и протащила по дороге далеко вперед. Обтекая и с отвращением отплевываясь, он поднялся, схватил грязный фотоаппарат и помчался, что было сил.

Вернувшись домой Люси узнала, что ничего необычного там не случалось. Мама не ощутила никаких сотрясений почвы и не могла понять, о чем толкует ей дочь. А вечером домой пришел отец и рассказал об ужасной аварии на дороге через болота. Орнитолог потерял управление, и машину унесло в кювет. Да и крышу у него снесло: он примчался на деревенскую почту, неся какую-то околесицу. Полицейские отвезли его в город. А его машина – в лепешку. Что самое странное – с нее слетела до крупицы вся краска. И дорога страшно разворочена. Он будто несся со скоростью звука. Тайна какая-то.

Слушая все это, Люси думала: интересно, какую околесицу нес орнитолог. Может, как раз когда землю трясло, он в кювет вылетел и с ума соскочил. Ей все время вспоминался тот жуткий вой. Что же случилось там, на болотах? Она сидела за столом и смотрела, как руки у нее покрываются мурашками.

И тут ей вспомнилось, как извивался угорь.

Глава 2

У Люси в спальне была все еще кромешная темнота. Но если бы она проснулась, то могла бы услышать странный звук – высоко в черном небе над домом пел жаворонок. А если бы она вышла в сад и посмотрела на темное небо в бинокль, то могла бы разглядеть и самого жаворонка – в самой вышине он мерцал и светился в первых лучах солнца, которые тянулись к нему из-за горизонта.

Песня жаворонка лилась над темнотой, над полями в росе, над крышами домов и над мокрыми, уснувшими садами. А в спальне у Люси к ней прибавлялся еще более странный звук – прерывистое дыхание и всхлипы.

Люси снился страшный сон. В этом сне кто-то поднимался по скрипучим ступенькам к ней на чердак. Потом рука ухватила задвижку. Задвижка была тугая. Чтобы открыть дверь, надо было сперва потянуть ее на себя, а потом нажать на задвижку. Если не знать эту хитрость, дверь открыть было почти невозможно. Рука в Люсином страшном сне эту хитрость, похоже, не знала. Задвижка дрожала и трещала, но дверь не отпиралась.

Наконец, задвижка с треском сломалась, и дверь широко распахнулась. Люси на подушке притихла - казалось, она перестала дышать.

Долгие мгновения в спальне было очень темно и совершенно тихо – только трель жаворонка доносилась едва слышно.

Затем, у Люси во сне, чья-то рука опустилась ей на плечо. Она повернула голову и увидела – там, во сне - нечто ужасное. Сначала она подумала, что это тюлень, склонившись над ней, глядит на нее черными, блестящими глазами. Но как тут мог появиться тюлень? Это был кто-то похожий на тюленя, покрытого черной, блестящей нефтью – который попал, наверное, в нефтяное пятно, а потом вышел из моря, взобрался к ней в спальню на чердак и теперь касался ластом ее руки.

Но тут она увидела, что на плече у нее не ласт, а рука человека. И эта рука тоже была черной от нефти. И вдруг Люси поняла, что перед ней не тюлень, а девочка - ее возраста, может, чуть младше. И рука стала ее трясти, и лицо девочки - упрашивать: «Проснись! Ну же, проснись! Пожалуйста, проснись!»

Она говорила так громко – это был почти крик – что Люси проснулась.

Часто дыша, она села на кровати. Какой странный, жуткий сон. Она подоткнула под себя одеяло и уставилась на дверной проем, в темноту. Дверь открыта? Она помнила, что, как и всегда, заперла ее на ночь. Но сейчас - если дверь открыта...