Железная звезда
Шрифт:
— Что?
— Не уходи. Пожалуйста. Кто-то же должен продолжить разговор с этим монголом. Пожалуйста, останься, Майк, Пожалуйста.
Времена, рассказывал Темучин, сейчас очень тяжелые. Неверные под управлением Саладина разбили силы крестоносцев на Святой Земле, и Иерусалим пал под натиском мусульман. Повсюду христиане оплакивают погибших. Похоже, что Византию — где Темучин был капитаном гвардии в личной армии принца Теодора Ласкариса — оставила Божья благодать. Огромную империю штормит. В результате мятежей за последние четыре года свергли двух императоров, а нынешний слаб и робок. Провинции Венгрия, Кипр, Сербия и Болгария восстали.
— Это время жестокости,— сказал Темучин,— но меч Господний победит.
От него исходила потрясающая энергия. Главное не то, о чем он рассказывал, а то, как яростно и резко он говорил. Каждый слог дышал этой невероятной силой. Темучин метал слова, как из катапульты. Они буквально несли на себе электрический заряд. Беседовать с ним было — как держать в руках оголенные электрические провода.
Хедли беспокойно сновал по лаборатории, время от времени останавливаясь и глядя на меня с выражением благоговейного ужаса и удивления, как будто хотел сказать: «Неужели ты и впрямь во все это врубаешься?» Я улыбался ему. Я чувствовал себя неестественно спокойно и почти не волновался, хотя сидел с какой-то электронной штукой на голове, позволяя ужасающей силе затоплять мое сознание, и обсуждал политику двенадцатого века с невидимым византийским монголом. Вел светский разговор с Чингисханом. Все нормально. Я справлюсь.
Я знаком дал понять Хедли, что мне нужна бумага, и нацарапал на листке, не прерывая разговора с Темучином: «Добудь описание обстановки в мире во второй половине двенадцатого столетия. В особенности нужна византийская история, священная война против неверных и т. д.».
Короли Англии и Франции, продолжал Темучин, поговаривают о новом крестовом походе. Однако сейчас они воюют между собой и потому вряд ли способны на совместные действия. Могущественный император Германии Фридрих Барбаросса тоже подумывает о крестовом походе, но это принесет больше неприятностей для Византии, чем для сарацинов, потому что Фридрих — друг врагов Византии в мятежных провинциях, а на пути в Святую землю ему предстоит пройти через них.
— Да, тяжелые времена,— согласился я.
И внезапно почувствовал, что начинаю уставать. Необходимость разбирать скорострельную речь Темучина изматывала; к тому же он говорил по-монгольски с византийским акцентом, сыпал именами императоров, принцев и названиями стран, ничего для меня не значившими. Также приходилось сопротивляться воздействию его мощной силы — она обрушивалась, словно лавина,— и ярости. Причем то, что выплескивалось наружу, казалось лишь малой толикой того, что разъедало его изнутри: злость, гнев, разочарование. Трудно чувствовать себя непринужденно с тем, кто вот так клокочет. Внезапно мне захотелось уйти куда-нибудь отсюда и прилечь.
Но тут кто-то положил передо мной распечатанные листы, плотно забитые колонками из «Британской энциклопедии». Перед глазами поплыли имена и названия: Генрих II, Барбарорса, Стефан Неманья, Исаак II Ангел, Гай, король Иерусалима, Ричард Львиное Сердце, Антиох, Триполи, Фессалоники, Венеция. Я кивнул в знак благодарности и отодвинул листы в сторону.
И принялся осторожно расспрашивать Темучина о Монголии. Выяснилось, что он не знал о ней почти ничего. Контакт с родиной прервался для него в возрасте одиннадцати лет, когда византийские торговцы увезли его в Константинополь. Его страна, отец, братья, девушка, с которой он был обручен еще ребенком,— они стали для него просто далекими забытыми фантомами. Однако наедине с собой он все еще говорил на халха; это все, что у него осталось.
К 1187
— Не хочешь выпить? — спросил Хедли.— Транквилизаторы? Аспирин?
Я покачал головой и пробормотал:
— Я в порядке.— И добавил, обращаясь к Темучину:—У тебя есть жена? Дети?
— Я дал клятву не жениться, пока Иисус не вернется на свою Святую землю.
— Значит, ты собираешься отправиться в очередной крестовый поход?
Ответ Темучина заглушили помехи.
Тр-р-р-р. Вжи-и-и-и. Ш-ш-ш-ш-ш.
И потом тишина, продолжавшаяся целую вечность.
— Сигнал ушел,— сообщил кто-то.
— Вот теперь я бы выпил,— сказал я.— Скотч.
На лабораторных часах было десять утра, а я чувствовал себя так, словно наступила полночь.
Прошел час. Сигнал не появился.
— Ты действительно думаешь, что он Чингисхан? — спросил Хедли.
— Я действительно думаю, что он может им быть.
— В каком-то другом параллельном мире.
— Не хочется снова расстраивать тебя, Джо,— осторожно сказал я.
— Я и не собираюсь расстраиваться. Почему бы, черт возьми, не поверить, что мы врубились в альтернативную реальность? Это не глупее всего остального, Но скажи мне вот что: все, что он говорит, согласуется с историей Чингисхана?
— Имя совпадает. Возраст. Детство до того момента, как он наткнулся на караван бродячих византийских торговцев и они увезли его с собой в Константинополь. По характеру он явно воин. Однако с того момента линия его жизни, видимо, полностью отклоняется в сторону. Как и вся линия развития мира. И в этом мире он становится не Чингисханом, правителем Монголии, а Петросом Алексиосом, капитаном гвардии личной армии принца Теодора Ласкариса.
— И он понятия не имеет, кем мог бы стать?
— Откуда? Он даже не мечтал об этом. Он родился в мире, где Чингисхану появиться не суждено. Помнишь стихи?
Родившись, мы в забвеньи видим сны. Душа, которой наше тело дышит, Нисходит с запредельной стороны, Даруя предназначенное свыше [51] .— Очень мило. Это Йейтс? — спросил Хедли.
— Вордсворт. Когда вернется сигнал?
51
Из поэмы У. Вордсворта «Воспоминания о раннем детстве», перевод В. Иванова. (Примеч. перев.)
— Через час, два или три. Трудно сказать. Если хочешь, вздремни пока, а мы тебя разбудим, когда поймаем его.
— Я не хочу спать.
— Вид у тебя измученный.
Я не доставил ему такого удовольствия.
— Со мной все в порядке. Потом буду неделю отсыпаться. А что, если вы не поймаете его больше?
— Ну, это всегда возможно. Он у нас на линии уже в пять раз дольше, чем все остальные, вместе взятые.
— Он очень решительный человек,— сказал я.
— Так и должно быть. Ведь он Чингисхан, черт бы его побрал.