Железное кольцо

Булыга Сергей Алексеевич

Ущелье вскоре кончилось, толпа скатилась на просторную равнину, покрытую черной сожженной травой. Вдали, извиваясь, пролегала, ослепительно желтая лента реки, а сразу же за ней возвышались высокие стены и башни.

– На город! Бей! Мятеж!
– ревела толпа и бежала к реке.

Завидев реку, путник невольно сбавил бег и начал отставать.

– Стой! Ты куда?!
– вскричал седой и замахнулся на него мечом.

– Я... Нет! Ты что?!
– И путник побежал быстрей.

– Боишься? Пустяки!
– сказал седой.
– Держись меня, не отставай.

– Что там? Откуда этот

жар?
– спросил, с трудом переводя дыханье, путник.

– Как что? Река!
– сказал седой.

– Но почему я задыхаюсь?

– С непривычки. Это река огня. Они надеются, что мы не сможем перейти через нее... Скорее, желторотый!

Шире шаг!

Толпа бежала, не сбавляя шага. Река неумолимо приближалась, жар от нее все более стеснял дыхание, Седой подбадривал:

– Скорей! Скорей! Все будет хорошо...
– и вдруг остановился, крикнув: Ты куда?! Ослеп?

Путник, толкнувшись в чью-то спину, замер, осмотрелся. Толпа вокруг него остановилась и кричала:

– На штурм! Бей! Не щадить! На штурм...
– и вдруг все разом замолчали

Путник вопросительно посмотрел на седого, и тот сказал:

– Готовятся. Сейчас пойдут.

– Но как? Ведь там огонь!

– Значит, пойдут в огонь. Перегородят реку. Будет мост... Вот почему я никогда и не бегу в первых рядах, - и, оглянувшись, седой крикнул: - Где таран? Таран сюда! За мною, желторотый!

Таран - огромный и тяжелый брус ржавого железа - с трудом подняли над толпой и понесли к реке. А там...

Стоял многоголосый дикий крик; мятежники с упорством муравьев бросались с берега и исчезали в огненной реке, но им на смену подбегали новые и новые и через реку начал подниматься мост-запруда из сгоревших тел. Мятежники бежали, падали, сгорали - мост удлинялся и тянулся через реку к городу. Со стен на мост летели камни, стрелы - а мост все удлинялся... и, наконец, достиг другого берега. Толпа немедля расступилась, и по телам сгоревших понесли таран. Среди несущих был и путник. Запыхавшийся, потный, весь в копоти и саже, он думал, как и все, лишь об одном - скорей, скорей, скорей!

Ударили тараном в стену раз, другой - стена не поддавалась. Сверху на мятежников бросали камни, лили кипящую смолу, и кое-кто из осаждавших падал, но другие били в стену. Стена трещала и дрожала. Крики, вопли, ругань, толкотня, удары. И...

Стена раскололась и рухнула. С радостными воплями мятежники бросились в пролом, вбежали в город...

И остановились, смолкли. Город был пуст, словно вымер. Пустая площадь, выложенная черным камнем, черные дома... и черный же, мрачный, высокий дворец, вдоль лестницы к которому возвышались статуи кошмарных, безобразных чудищ.

Седой, хромая, вышел из толпы и поднял меч. Ближайшее из чудищ со скрежетом раскрыло пасть и злобно зашипело. Из пасти вырвался огонь, глаза зажглись зеленым светом. Седой ударил чудище мечом - оно истошно завизжало и, оживая, стало медленно сползать с пьедестала. Седой неловко отскочил. Чудище, рванувшись вслед за ним, не удержалось и с грохотом упало на мостовую. Седой призывно закричал:

– Бей! Бей его! Чего вы ждете?! Эй, желторотый, помоги!

Путник, стоявший к нему ближе всех, не шелохнулся, зато на помощь бросились другие. Поверженное чудище лежало на боку и неуклюже отбивалось лапами, размахивало крыльями - напрасно. Его крошили, разбивали по частям, топтали. Собратья чудища, стоявшие вдоль лестницы, пытались побороть оцепенение и расползтись, укрыться; все они корчились и извивались... но поздно - их и самих уже рубили, сталкивали вниз, и они падали на площадь, где разбивались вдребезги. Пыль, грохот, стоны умиравших чудищ...

А победители уже бежали вверх, по лестнице дворца, побоище катилось все дальше и дальше, и вскоре шум его стал понемногу затихать. Путник, оставшийся один на площади, печально улыбнулся. Безумная, бездумная толпа, ослепшая от гнева! Что толку в разрушении кумиров?! И зачем... Зачем он вместе с ними шел на город, таранил стену, бил мечом? И чем тогда он лучше тех, которые сейчас буквально на его глазах сжигают город?! Лишь тем, что он пришел сюда затем, чтобы... Но это же смешно! Стремясь к добру, он умножает зло. Вся площадь перед ним усеяна обломками - куски ужасных лап, крыльев, чешуйчатых спин...

И маленькая ящерица - каменная, черная и совершенно невредимая. Она лежала неподвижно, лишь едва сверкали ее бордовые глаза. Путник отбросил меч, склонился и взял ящерицу на руки, прижал к груди. Ящерица, словно котенок, тихо заурчала и свернулась клубком. Путник ласково гладил ее, а она благодарно лизала ему руку... и постепенно превращалась из маленького каменного уродца в пушистого зверька с добродушной острой мордочкой.

Вдруг послышался топот. Зверек вздрогнул и замер в испуге. Путник хотел было прикрыть зверька рукой, да не успел - отряд мятежников во главе с седым, толкаясь, обступил его.

– Что это у тебя?
– спросил седой. Путник не ответил.

– Я спрашиваю, что?!
– седой с угрозой поднял меч.

– Это... живое существо, - ответил путник.

– Живое?
– И седой громко рассмеялся.
– Сейчас посмотрим. Дай!

Путник попытался увернуться, но седой все же вырвал у него зверька, схватил за хвост, встряхнул. Зверек, вновь превратившись в ящерицу, повис вниз головой.

– Не трогайте!
– воскликнул путник, которого держали за руки.
– Прошу...

Седой поднял ящерицу, с размаху бросил ее на мостовую - и каменный уродец разлетелся вдребезги. Все рассмеялись.

– Звери! Что вы натворили?!
– крикнул путник, бросился к осколкам...

Его ударили по голове, и он упал.

– Глупец!
– сказал седой.
– Я еще там, в ущелье, понял: ты не наш. Лазутчик! Бей его!

Мятежники набросились на путника, в глазах стало темно... и он лишился чувств.

Очнувшись, путник поднял голову и осмотрелся. Он лежал в каком-то мрачном подземелье, заполненном густым, тускло светящимся туманом. Вдоль стен виднелись силуэты путников, с поросших мохом сводов капала вода, и отовсюду слышалось неровное, утробное мычание. Путник встал на колени, оглянулся, увидел низкую, обитую железом дверь, вскочил - и дверь исчезла! Теперь вокруг были лишь каменные стены... да узники сидели на полу. Все они по-прежнему были неподвижны. Мычание то становилось громче, то вовсе замирало. Со сводов капала вода.