Железный герцог
Шрифт:
— И что? — удивился «дядюшка Эльрик». — Нас, Моров, называют Драконами. Прости, Генрика, я слушал, как ты читала дневник своего отца. Твоя мать — урожденная баронесса Эйхон, и вполне может оказаться, что мы очень дальняя родня по крови. Кажется, кто-то из Эйхонов был женат на дочери кого-то из моих предков…
— Нет, — покачала головой девушка. — Образ, который принимает маг на Тропах Мертвых, зависит не от крови, а от его сущности. Арчи — хорек… Отец был лисом. Это умные и быстрые звери, умеющие найти выход из самого безвыходного положения…
Девушка замолчала. Потом, словно решившись произнести вслух то, о чем думала, продолжила:
— Если маг на Тропах
Она снова замолчала. Но, собравшись с силами, закончила:
— Теперь я понимаю, почему отец был против моего воплощения. Он знал… догадывался… Это — моя часть платы. Мама… она слишком верила в светлых богов. Но просить что-то у Тима Прекрасноликого так же опасно, как у тварей Тьмы. Мама очень хотела иметь ребенка от моего отца. Она молилась… я не знаю, какой договор она заключила и что обещала. Но за мое рождение она заплатила собственной жизнью. Когда она умерла, ей было немногим больше пятидесяти — даже не старуха. И теперь придется платить мне.
— Я не знал, — пробормотал голем. — Если бы я знал, я бы…
— Никто не знал. Кроме отца, наверное. Но что теперь поделаешь? Буду жить, помня о зреющем во мне безумии.
Генрика тяжело вздохнула и откинулась на подушки:
— Дядюшка Эльрик! Можно вас попросить об одной услуге?
— Всегда буду рад помочь.
— Сейчас нам с Арчи нужно отдохнуть. Походы за Кром выматывают. Мы немного отдохнем и осмотрим замок. Скорее всего, в достаточной степени воплощенных тварей больше не осталось. Но все же… Но до этого… Не могли бы вы, пока мы спим, найти немного воды для умывания? А то мне кажется, что мы похожи на трубочистов.
Голем пожал плечами:
— А я-то думал…
— Мне как-то непривычно заставлять хозяина замка выполнять роль прислуги, но…
Генрика не успела докончить фразу — она уже спала. Арчи заснул еще раньше.
Глава 40
Голем толкнул дверь в кабинет, принадлежавший когда-то хозяину замка. Из-за распахнутых створок в полутемный коридор ворвался солнечный свет — слишком резкий, слишком слепящий. Там, за стенами замка, оказывается, давно наступило утро.
Постояв в нерешительности несколько мгновений на пороге, «дядюшка Эльрик» шагнул навстречу свету. По металлу заплясали блики, и тяжеловесная фигура словно растворилась в солнечных лучах.
Генрика не решилась сразу идти вслед за големом. Что-то остановило ее. Нет, не опасность. Что-то более значимое, чем угроза встречи с кромешными тварями или еще какой-нибудь нечистью. Она замерла, бессмысленно глядя в дверной проем. Сквозь него были видны лишь часть окна и книжный шкаф из темного дерева. До слуха девушки доносились неспешные, словно задумчивые, шаги голема и — что почему-то казалось странным — птичий пересвист.
— Генрика, девочка, иди сюда, что я тебе покажу, — вдруг раздался голос голема.
Юная магичка неуверенно вошла в кабинет легендарного герцога Эльрика Мора-старшего, Золотого Дракона, Железного маршала и прочая, и прочая…
Не роскошно, но со вкусом обставленная комната: мебель из темного дерева, удобные кожаные кресла. Широкие окна, распахнутая на окружающую башню галерею дверь и много света.
Голем, стоящий в дверном проеме, поманил девушку рукой:
— Иди сюда, только не делай резких движений.
Генрика выглянула из-за плеча голема и чуть не рассмеялась. На перилах расселась семейка воробьев: двое взрослых и пяток желоторотиков-поршков. Из-за детских еще взъерошенных перьев и яркого цвета клювов детишки казались крупнее суетящихся вокруг них родителей.
Ощутив движение девушки, старший из воробьев недовольно цвиркнул и пристально посмотрел на Генрику.
— Я был знаком с этим господином, — задумчиво произнес голем. — Когда-то… когда…
Вдруг металлическая фигура со всего размаху ударила кулаком по стене. Полетели осколки камня. Воробьев как ветром сдуло.
— Простите, — сказал голем, глядя на немного помятую латную рукавицу. — Простите…
Генрика так и не поняла, перед кем извиняется «дядюшка Эльрик»: перед ней или перед птицами.
Но голем внезапно успокоился и решительно шагнул в комнату:
— Генрика, ты — умная девочка. Я давно хотел с тобой поговорить. Ты можешь удивиться, но больше не с кем посоветоваться…
Он сделал несколько шагов и вдруг резко остановился перед креслом, со спинки которого свешивалась женская шаль. Голем осторожно взял ее, подержал в руках и, словно решившись на что-то, аккуратно сложил и пристроил на стоящий рядом с креслом невысокий столик.
— Садись, Генрика, разговор, наверное, будет долгим.
Девушка послушно опустилась в кресло. «Дядюшка Эльрик» опустился в соседнее, мимоходом снова коснувшись лежащей на столике шали.
— Попытайся меня понять, девочка, — неуверенно начал голем.
Но потом, собравшись с силами, продолжил:
— Ты тоже потеряла отца. Я не стану умалять твое горе, но, когда умирают родители, — это нормально. Одно поколение приходит на смену другому. У тебя впереди — вся жизнь, и наверняка ты найдешь человека, который будет тебе столь же дорого, как твой отец. У тебя будут дети… да, будут, хотя ты сейчас, конечно, о них еще не думаешь. Но у тебя есть надежда на то, что ты будешь кого-то любить. У меня же… У меня не осталось никого… никого из тех, кого я любил. Мне не для кого жить. И не для чего. Я поклялся отомстить этому подлецу Двальди… я придумывал сотни самых изощренных казней… но потом я вдруг понял, что он сам себе отомстил сильнее, чем это мог бы сделать я. В дороге я чего только не узнал от конюхов и прислуги. Люди любят поболтать… Говорят, Двальди сначала взял в плен принц Эдо, потом этот прохиндей вдруг исчез и появился в загородном поместье короля Виталиса. Живет там на положении то ли гостя, то ли пленника… Но, насколько я знаю нашего монарха, то роль Двальди — забавная игрушка. Он жив, пока не надоест Виталису. Бесславный конец карьеры для того, кого уже было начали называть орлом Севера, великим завоевателем…
Голем замолчал. В комнате повисла тишина, не нарушаемая даже птичьими голосами. Видимо, воробьишки сейчас успокаивали своих детей где-то внизу, во дворе или на крыше конюшни. Конечно, с перепугу поршки могли и научиться летать, но не настолько, чтобы самостоятельно подняться на верхний ярус башни.
— Так что моя месть может и подождать. Альберт и в юности был очень умен. Они были знакомы с Двальди. Они были влюблены в одну и ту же девушку… это было лет десять назад… Тогда Альберт назвал своего соперника «блистающим неудачником». Двальди — как сигнальный выстрел из пушки: много грохота и дыма и никакого толку… Мы встретимся, в этом я уверен. Но — зачем? Этого я и не знаю. Так же, как я не знаю, зачем мне жить. Зачем? Для мести? Нет! Гнусный мальчишка жив — и пусть живет! Это его жизнь! А я? Для чего жить мне?