Железный Гулаг

Медовый Сергей

Короче, встречаться стали у Тони дома. В основном по выходным. Выпивали. Познакомился с Димой, с сыном её. Здоровый бугай, почти на голову выше. Он меня сразу в штыки принял. Мол, ты здесь на хрен не нужен нам с матерью. Я ему говорю, что у мамы твоей другое мнение, и не тебе решать с кем ей жить и зачем жить. А та во мне, вроде как, защиту увидела, и всегда на моей стороне была. И вот однажды, в субботу под вечер явился Димон с двумя друзьями. Мне показалось, они постарше были, лет по двадцать, и все пьяные конкретно. Я сразу прочуял, что по мою душу пришли. Не успел до кухни добежать за ножом…, а так бы всех их «замочил» в тот день….

«Мокрый» резко махнул рукой, замолчал и опустил глаза. Воспоминания об упущенном моменте расправы над тремя молодчиками давались ему нелегко. Обида читалась на его грустном задумчивом лице за прошлую совершённую ошибку. Николай достал сигарету, прикурил и продолжил:

– В общем, «отоварили»

они меня тогда до полусмерти. Три ребра сломали, сотрясение оставшегося мозга, правым глазом неделю ничего не видел, синяк был в пол лица. А товарищи Димины после меня за Тоню взялись, избили и изнасиловали, я так понимаю, с молчаливого согласия сыночка. Естественно, никто в милицию не обращался. Мне, вроде, «западло», а мать, конечно, не стала сор из избы выносить, на сына «заяву катать». Ну, понимаете. Отлёживались мы недели две. Дима не появлялся. Видать протрезвел, вспомнил, чего натворил и боялся на глаза показываться.

Прошло около месяца. И вот, в один прекрасный момент «нарисовывается» пасынок, прямо в канун восьмого марта. Принёс пузырь дешёвого портвейна, типа мириться пришёл. Ладно бы извинился, покаялся. Но нет, учить стал, мол, живёте, как скоты, «пашете» за копейки, а потом по выходным их пропиваете. Портвейн свой сам и «уговорил», пока разглагольствовал. Хватило моего терпения где-то на час. Я встал, взял пустую бутылку и «опустил» ему на голову. Он наповал. И лежит, не шелохнётся. Не поверите, мужики, такое облегчение получил. На душе полное удовлетворение. Даже не от мести, а за восторжествовавшую справедливость. Мне этого было достаточно. А Тоня моя, вместо того, чтобы накинуться на меня, и заступиться за сына, молча вышла из кухни и пошла в сарай. Связал я его козла на всякий случай и в комнату оттащил. Долго её не было. После приходит с бутылкой самогона. Давай, говорит, наступающий праздник отмечать. Про сына ни слова. Видать в уме всё для себя решила уже. Выпили, закусили, чем Бог послал. Сбегали к соседке ещё за литром. В общем, к вечеру дошли до кондиции. А Димон в комнате оклемался, стал орать, угрозы посылать в мой адрес, мол, конец тебе пришёл, скажу друзьям и так далее. И вдруг Антонина поднимает на меня глаза и произносит: «Надо его убить, Коля. Он мне больше не сын», – главное, говорит серьёзно, осознанно, трезво, будто и не пила совсем. Страшно мне стало от таких слов. Ну, думаю, пьяная, со злости болтает. Понял, что шутки кончились, когда притащили пасынка в сарай. Там ванная чугунная стояла, заполненная водой. Это она когда уходила, натаскала её ведром из колодца. Ну, и всё…. Я хоть и «вдребодан» был, но голова ещё «варила» немножко. Раз десять её спрашивал, хорошо ли она подумала, понимает ли, что хочет сотворить. Ответ был однозначный….

Николай притих. Наступила пауза. Мы молчали. Капитан сидел, обняв согнутые в коленях ноги, и напряжённо смотрел на рассказчика. Я тоже не отрывал от него взгляда. Почему-то в тот момент подумалось, что если глубоко вникать в психологию того или иного поступка, совершённого осуждёнными, то оправдать можно любое преступление, хотя бы на уровне людских отношений и человеческой морали. Они не убивали хладнокровно, преследуя какую-то выгоду, они вершили суд. Но в приговоре, скорее всего, было описано их деяние сухим юридическим языком: «По предварительному сговору, группой лиц, с особой жестокостью, ранее судимый за тяжкое преступление гражданин «Мокрый» и гражданка Антонина совершили убийство своего несовершеннолетнего сына, утопив его в ванной. Смягчающих обстоятельств нет». Закон есть закон.

Мы все закурили. Николай сделал пару затяжек и заговорил:

– Как нас арестовали, рассказывать не буду – не интересно и не важно. Следак сказал, что если докажем факт изнасилования, то «вышака» можно будет избежать. Надо нанимать адвоката за деньги. Только он сможет дать толчок к расследованию по заявлению Тони, которое она написала уже на допросе. А так никто этим заниматься не будет. Ну, ясно же – денег нет, близких и родных, кто бы мог помочь, тоже нет. Вот, по полной и схлопотали.

«Мокрый» замолчал, немного посидел, уставив пустой взгляд куда-то в угол камеры. Затем полез в свой баул, достал алюминиевую кружку, маленькую пачку запрещённого чая и кусок тюремного одеяла.

– Давай, Лёха, постучи в «кормушку», попроси у «вертухая» кипяточку. Щас «чифирку» «сварганим», – как ни в чём не бывало, обратился он ко мне.

Глава 5.

«Чифир» – тюремный напиток, из чёрного чая. Рецепт его приготовления не содержит в себе особых сложностей, но определённый опыт присутствовать должен. Кладут пятьдесят граммов сухой заварки на полулитровую кружку воды и доводят до кипения подожжённым куском одеяла, свёрнутого в трубочку. Пить его не подготовленному человеку очень даже не просто. Он горький и сильно вяжет рот. Никакого кайфа «чифир», конечно, не даёт, но бодрость,

энергия и душевный подъём появляются уже после третьего, четвёртого глотка. Хочется больше двигаться, суетиться, заниматься спортом, разговаривать без остановки. А ещё увлекает сам процесс изготовления этого арестантского допинга в полевых условиях, если так можно выразиться. Во-первых, стимулирует запрет, основанный на отсутствии каких либо нагревательных приборах в тюремных помещениях, во-вторых, это организованные слаженные действия, объединяющие людей каким-то делом, помогающие отвлечься от скуки и мрачных мыслей о своей загубленной судьбе.

Настала наша с капитаном очередь поведать о своих преступлениях. Кидать монетку не пришлось. Валерий Михайлович, взбодрённый крепким чайным напитком, и осознав слова «Мокрого» о том, что мы уже в аду на веки вечные, и всякая секретность на данный момент не актуальна, тихо начал свой рассказ:

– Я никого не убил. К счастью. И ты, Николай прав, скрывать что-то в нашем положении уже бессмысленно. Но поймёте ли вы меня? Вот в чём вопрос. Приговорили меня к высшей мере наказания за бунт, поднятый на военном боевом корабле. Конечно, я не заслужил столь сурового наказания. Но советская политическая и военная машина не могла меня оставить в живых. Ведь я покусился на самое святое – на их власть. Цель у меня была одна единственная – выступить по телевидению с разоблачением всего прогнившего сегодняшнего режима, а после потребовать изменение государственного и общественного строя, с заменой правительства….

– Ого! Это ты лихо замахнулся, – «Мокрый» прищёлкнул языком в знак удивления и восхищения.

Капитан не отреагировал на реплику и продолжил:

– У любого простого человека в нашей стране есть понимание о том, что мы плохо живём. Взятки, блат, воровство, продвижение по службе за счёт высокопоставленных родственников, решение любых вопросов по телефонному звонку свыше и тому подобное. А, уж, об офицерской чести забыли давно и не вспоминают. Каждый рабочий или крестьянин, солдат или интеллигент откровенничают друг перед другом о своих оппозиционных амбициях у себя на кухне. Но встать и честно заявить своё видение положения не может никто. Боятся. Буквально в открытую чиновники от Политбюро разворовывают страну, исказили до неузнаваемости коммунистическое учение. Полностью пошли другим курсом. От этого – не эффективность экономики, а значит и обнищание народа в целом. Я когда закончил Военно-политическую академию, то, как будто, прозрел. Всё вдруг стало ясно, как белый день. Идеи Маркса, Энгельса, Ленина втоптали в грязь. Само понятие коммунизма опошлили и опозорили перед всем миром. Приспособились вольготно жить, держась за свои портфели, принимая безответственные государственные решения. А обыкновенные люди существуют, перебиваясь от зарплаты до зарплаты, и ненавидят власть.

В общем, я тогда для себя всё решил – буду выискивать возможности для публичного выступления. У меня к тому времени уже была готова своя программа, в основе которой лежала полная реформа политического и экономического положения нашей страны. Во-первых – многопартийная система, во-вторых – свобода слова, в-третьих – честные открытые выборы, как в партии, так и в стране.

После академии меня назначили замполитом на боевой противолодочный корабль. Я постепенно, в течение двух лет, начал подготавливать личный состав к своим взглядам и пониманию сегодняшнего положения в стране. Большая часть матросов и офицеров разделяли моё мировоззрение. Они первый раз в жизни общались с таким не правильным замполитом. Как уже было сказано, общаться в камбузе – одно, а решиться и выступить – совершенно другое. Но к моему большому удивлению, меня поддержали все матросы и большая часть офицеров. Восьмого ноября, два года назад мы организовали общее построение на палубе корабля, и я зачитал своё воззвание и план действий. Не согласным, коих оказалось не так много среди офицерского состава, предложили спуститься вниз в каюты. Капитана корабля, я нейтрализовал заранее, заперев его в нижнем помещении. Правда, одному мичману удалось спрыгнуть за борт и добраться до ближайшего судна. Но это ничего не меняло. Я уже передавал по всем каналам связи наши намерения. Решили идти в Ленинград, и там требовать предоставить мне возможность выступить по телевидению с критикой на действующую власть.

Валерий Михайлович остановил своё повествование и полез в баул за новой пачкой сигарет. Я смотрел на него, как заворожённый. Капитан не был похож на революционного лидера с первого взгляда. То, что он – офицер советской армии, соответствовало его внешности, но что – бунтарь, никак не вязалось в моём сознании.

– Скажи ка мне, Валера, – «Мокрый», на правах хозяина взял слово, – ты говоришь, служил на боевом корабле. Значит, и пушки у вас были? Ну, снаряды там, торпеды всякие.

– Нет, не было. Весь боекомплект, кроме личного оружия, мы выгрузили на береговых складах специально, чтобы обозначить наше мирное выступление.