Железный Густав
Шрифт:
Рабаузе второй раз засыпает лошадям корм, он искоса взглядывает на хозяина и откашливается, словно хочет что-то сказать, но не решается.
Подальше Отто трет коня пучком соломы. Кучер загнал его, норовя доставить седока к поезду и получить обещанную лишнюю марку. Хакендаль останавливается рядом и машинально следит за тем, как старается Отто.
— Брюхо потри! — злобно накидывается он на сына.
Отто бросает хмурый взгляд на отца и начинает изо всех сил тереть брюхо.
— Крепче! — кричит отец. — Ты не девку лапаешь!
Это его обычный унтер-офицерский тон. Отто не впервой его слышать, и он снова быстро оглядывается на отца. Глаз у него налит кровью и затек — отец сразу же кинулся его бить, как только узнал, что это он выпустил Эриха.
Чуть ли не с ненавистью смотрит отец на работягу сына. Если б этот болван не полез спасать Эриха, он бы сам его выпустил, и все бы у них обошлось. В кои-то веки губошлеп сделал что-то по собственному почину, и то все напортил.
Отец злобно смотрит на своего старшего.
— Ногу ему подними! — кричит он. — Не видишь? Ты ему делаешь больно!
Сын поднимает коню ногу, ставит себе на колено и продолжает тереть.
— Сегодня тебе дежурить, — приказывает отец. — Не хочу, чтобы ты спал у меня в доме!
Сын продолжает тереть.
— Сегодня тебе дежурить! — кричит отец. — Ты что, не понимаешь?
— Слушаю, отец! — отчеканивает сын по-военному четко и внятно, как его учили.
Отец снова смотрит на сына с яростью, он раздумывает — что бы еще такое сказать, чтобы выразить все свое презрение. Но оставляет эту мысль. Тряпка он! Что ему ни скажи, твердит: «Слушаю, отец!» Он не способен обороняться, у него на отца рука не поднимется, даже когда бьешь его по лицу. Он как мочалка — хоть намочи ее, хоть выжми, она от этого не меняется.
Хакендаль поворачивается и идет к выходу. Проходя мимо Рабаузе, который все еще бегает по конюшне с решетами, милостиво бросает:
— Как покормишь, ступай домой и выспись. Сегодня ты свободен, Рабаузе!
Конюх искоса смотрит на хозяина и на этот раз отваживается открыть рот.
— Я днем поспал, хозяин! — говорит он своим каркающим голосом. — Мне и не захочется ночью спать, а вот Отто выспаться не мешает.
Хакендаль сверкнул на бунтовщика испепеляющим взглядом, ему не нужен для сына защитник. Пусть защищается сам, если с ним поступили несправедливо. Но с ним не поступили несправедливо.
— Кстати сказать, хозяин, это я помог Отто сорвать замки в подвале. Я считал, что так правильно.
— Вот как? — цедит Хакендаль сквозь зубы. — Вот как? Уж ну вообразил ли ты, пропитая душа, что я и тебе заеду, как твоему любимчику Отто! Тебе ведь хочется выставиться передо мной этакой обиженной овечкой. Но ты этого не дождешься, ты такой же губошлеп, как твой Отто, оба вы — мокрые курицы! Обрыдли вы мне!
Весь трясясь от гнева, смотрит ой на старика.
— Ровно в десять уйдёшь из конюшни и будешь ночевать дома — понял? Нот этот — этот — этот… — Он тычет пальцем себе за спину. — Этот будет дежурить!
С треском захлопывается за ним дверь конюшни.
Двадцать шагов по двору туда, двадцать шагов по двору обратно — спускается ночь, гудящий город понемногу стихает, но не стихает тревога, она забирает все сильной и сильней! Значит, даже не по своему почину Отто освободил Эриха; этот мерзавец, эта луженая глотка Рабаузе подучил его, а тот и рад стараться, как всегда пляшет под чужую дудку! И такая мразь остается у тебя в доме, а тот, неугомонный, любимый, и гневе убегает!
Убегает без денег куда глаза глядят, без пищи и без крова: среди опасностей большого города брошен на волю судьбы, что-то с ним будет?
Юнга и гамбургском порту, солдат французского иностранного легиона, самоубийца, выуженный из Ландвер-канала, — в лучшем случае, отец представляет себе любимого сына ночующим как бродяга в Тиргартене на скамье... Полицейские гонят его с места на место — ведь под открытым небом спать запрещено. Блудный сын, пасущий свиней, поистине это о нем говорится в Новом завете, но там ни слова нет об отце — каково-то ему пришлось в долгие годы разлуки!
Хакендаль делает поворот кругом, быстро взбегает но лестнице и, пройдя коридор, входит в спальню.
— Где Эрих?
Мать от неожиданности вздрагивает — она чуть не скатилась с кровати — и тупо смотрит на него.
— Что с тобой, отец? Что ты людей пугаешь?
— Я спрашиваю, где Эрих?
— Почем же я знаю! Он даже не простился со мной, убежал, не сказав ни слова!..
Она спохватывается, что чуть не выдала свое участие в побеге, но Хакендалю не до нее. Куда девался Эрих, хочет он знать.
— Все враки! — говорит он злобно. — Ты знаешь, где Эрих!
— Ничего я не знаю! Я сама места себе не нахожу! Отто побежал за Эрихом, а того уже поминай как звали…
Хакендаль задумался.
— Что-то ты не то говоришь! Эрих бы так не ушел. Ты дала ему денег?
— Ничего я ему не дала, ни единого пфеннига, — запричитала мать. — Да откуда у меня и деньгам быть — сам знаешь, отец!
Он уже не сомневается, что жена его обманывает. Куда-то они спрятали Эриха. Ему ли не знать Эриха! Никуда он без денег не уйдет!