Железный крест
Шрифт:
И наконец, последний, пятый. Примерно в том же возрасте, тоже блондин, как и Франц, только волосы покороче. Высокий, тонкий. Ни грустен, ни весел. Задумчивый… да, это подходящее слово. Задумчивый.
Она еще раз прочитала статью. Ханс Улавсен, боец норвежского Сопротивления, бежал из Норвегии на барже «Эльфрида», приписанной в Фьельбаке. Его приютил Элуф Мустрём, и сейчас, судя по сопроводительному тексту, они отмечают окончание войны.
Эрика рассеянно положила фото на место. Что-то было в этом снимке, какая-то внутренняя динамика, определить которую она не могла. Называйте это как хотите, подумала она, интуиция, предчувствие… метафизика, в общем. Но она была уверена, что за этой старой газетной фотографией прячутся
Эрике страшно не хотелось идти опять к полусумасшедшей старухе, но, может быть… Может быть, если она разъяснит как следует ее мужу, что ее привело, тот поймет и поможет поговорить с Бриттой. У той же бывают светлые промежутки. Завтра, решила Эрика. Завтра я преодолею себя и пойду к Юханссонам.
Что-то ей подсказывало, что Бритта знает ответ на ее вопрос.
~~~
Фьельбака, 1944 год
Война отняла у него все силы. Море, которое всегда было его другом и кормильцем, превратилось в злейшего врага. Всю свою жизнь он любил море. Любил его неторопливое движение, запах, тихий плеск рассекаемой форштевнем воды. Но с началом войны все изменилось. Море было уже не то. Коварный враг. Тысячи невидимых мин, неверный маневр — и все. Немецкие патрульные катера — немногим лучше. Никогда не знаешь, что у них на уме. Море стало непредсказуемым. Оно всегда было непредсказуемым, но по-другому. Штормы, мели — к этому они привыкли, они знали, что делать и как с этим бороться. За их спиной стоял опыт многих поколений моряков. А если стихия брала верх — что же, и такое бывает. Они понимали, что профессия их связана с риском.
Но эта новая непредсказуемость была куда хуже. Благополучно закончили рейс, пришвартовались — еще ничего не значит. Здесь ждут другие опасности. Возьми хоть тот случай, когда они потеряли Акселя. Элуф стоял за штурвалом. Море было спокойным, и он позволил себе поразмышлять над судьбой паренька. Такое отчаянное мужество… он казался заговоренным. А теперь никто не знает, где он. Ходили слухи, что его увезли в Грини, но кто знает, правда ли это. А если правда, то там ли он или уже куда-то перевели. Поговаривали, что заключенных начали переправлять в Германию. Может быть, мальчик уже в Германии… а может, его и в живых-то нет. Прошел год, а о нем никто ничего не слышал. Никаких вестей. Так что… готовьтесь к худшему. Элуф глубоко вздохнул. Он иногда встречался с родителями Акселя. Господин и госпожа Франкель. Доктор и его жена. Но он старался не смотреть им в глаза. Его подмывало перейти на другую сторону улицы. Всегда появлялось чувство, что он мог что-то сделать, а не сделал. Что именно, он не знал и не мог придумать, как ни старался. Может быть, вообще стоило отказать Акселю. Не брать его с собой — и все. И все были бы целы.
А когда он видел братишку Акселя, у него сразу начинало ныть сердце. Маленький, неизменно серьезный Эрик. Он и всегда был тихоней, а теперь, после исчезновения брата, совсем сник. Элуф все собирался поговорить с Эльси. Ему не нравилось, что она хороводится с этими ребятами, Эриком и Францем. Он ничего против Эрика не имел, у мальчика хорошие, добрые глаза. Франц — другое дело… Иной раз так и нарывается на взбучку. Но и тот и другой для Эльси неподходящее общество. Они из разных классов. Разные люди. Они с Хильмой с таким же успехом могли родиться на другой планете, не на той, где родились Франкели и Рингхольмы. И их миры встречаться не должны. Ничего хорошего из этого не выйдет. Еще когда малышами были и играли в песочнице — это туда-сюда, но теперь-то они уже подросли… Добром это не кончится.
Хильма ему все уши прожужжала. Поговори с девочкой, поговори с девочкой… А у него язык не поворачивается. Война… им так тяжело, детишкам, эта дружба, может, у них только и есть. И у кого хватит жестокости отнять у девчонки единственную радость и утешение — друзей… Но рано или поздно придется… Парни есть парни… невинные детские игры в этом возрасте быстро теряют невинность, это он знал по собственному юношескому опыту. И он тоже был когда-то молодым… хотя сейчас ему казалось, что с тех пор прошла вечность. Два мира соприкоснулись ненадолго, пора им разойтись и вернуться на свои орбиты. Так было, и так будет. Это закон, по которому человечество живет несколько тысяч лет.
— Капитан! Иди-ка посмотри!
Элуф не сразу вернулся к действительности. Он оглянулся. Один из его матросов махал ему рукой. Элуф нахмурился и не торопясь пошел на зов. Они еще находились в открытом море, до Фьельбаки оставалось несколько часов ходу.
— Еще один! — сухо сказал Калле Ингварссон.
Элуф заглянул в трюм. Там сидел, скорчившись за мешком, совсем молодой паренек. Увидев Элуфа, он начал выбираться из своего укрытия.
— Я услышал — звуки какие-то в трюме, — торопливо рассказывал Калле. — Сначала тихо, а потом он так раскашлялся, что глухой услышит.
Моряк засунул порцию жевательного табаку за верхнюю губу. В военное время купить сигареты было почти невозможно.
— Кто ты такой и что ты делаешь на моем судне? — резко спросил Элуф.
У него мелькнула мысль, не позвать ли еще кого-нибудь из экипажа. Черт знает, что придет в голову юнцу.
— Ханс Улавсен, — сказал парень по-норвежски и протянул руку для пожатия.
Элуф посомневался, но руку принял. Парень слегка улыбнулся и посмотрел ему прямо в глаза.
— Я сел в Кристиансанде. Надеюсь, вы разрешите мне добраться с вами до Швеции. Немцы… в общем, мне нельзя оставаться в Норвегии. Опасно для жизни. — Он опять еле заметно улыбнулся.
Элуф помолчал, размышляя. Он не любил, когда его водили за нос, его это раздражало. А с другой стороны… что парню оставалось делать? Он же не мог подойти к нему и попроситься в рейс. Прямо на глазах у полутора десятков немецких солдат, патрулировавших на берегу…
— Откуда ты?
— Осло.
— И что ты такое натворил, если тебе нельзя оставаться в Норвегии?
— Во время войны люди много чего вынуждены… творить. — Лицо парнишки потемнело. — Давайте скажем так: я не могу больше приносить пользу Сопротивлению.
Наверняка переправлял людей через границу. Это опасное дело, и если немцы напали на след, надо смываться. Иначе жизнь твоя не стоит и ломаного гроша, подумал Элуф. Раздражение прошло. Он вспомнил Акселя. Сколько раз паренек совершал эти опасные рейсы, не думая о себе, не думая о последствиях, хотя был вполне осведомлен, что ему грозит в случае поимки.
— Ладно… Мы идем в Фьельбаку. Ты ел что-нибудь?
Ханс покачал головой и проглотил слюну.
— Позавчера… Дорога из Осло была… нелегкой. Пришлось петлять два дня. — Он опустил глаза.
— Калле, дай парню что-нибудь пожрать. Я пошел. Тут нужен глаз да глаз, если мы хотим вернуться целыми и невредимыми. Немцы удобрили фарватер минами под завязку… и продолжают, сволочи.
Он покачал головой и двинулся на мостик. Оглянулся напоследок, встретился с пареньком глазами — и сам удивился, какая мощная волна сострадания прокатилась в душе. Сколько же лет этому птенцу? Восемнадцать, не больше. А то и меньше. А глаза как у старика… Потерянная юность, потерянная невинность… чем им только не приходится заниматься, этим ребятам… Жертвы войны — не только погибшие. Может быть их, этих жертв, еще больше среди живых.