Железный крест
Шрифт:
Он смотрел на Пера и видел своего отца. И себя самого. И Челля. Сына, с которым встречался только на свиданиях в тюрьме. И еще в те короткие периоды, когда находился на свободе, но и тогда ему было не до ребенка. Никакой близости не было, да и быть не могло. А любит ли он сына? Положа руку на сердце, вряд ли. Может быть, когда-то, давно, что-то бултыхнулось в груди, когда Ракель пришла на свидание с новорожденным младенцем. Может быть, но точно он не помнил.
Странно, сейчас, сидя за кухонным столом с внуком и пытаясь вспомнить, любил ли он кого-нибудь в жизни, Франц мог назвать только одно имя. Эльси. Прошло шестьдесят лет, но он помнил ее, как будто это было вчера. Эльси и внук. Только эти двое вызывали в нем какие-то чувства. Все остальное пространство
— Челль рассвирепеет, если узнает, что ты приходил. — В дверях появилась Карина.
Ее слегка покачивало, но она была в чистой футболке. Волосы мокрые.
— Мне плевать на Челля, — сухо сказал Франц.
Он поднялся и налил кофе себе и Карине.
— Пей!
— А ты уверен, что это можно пить? — Карина отхлебнула глоток и сморщилась от отвращения. — Не трогай шкаф!
Франц не сказал ни слова. Он методично доставал из шкафчиков и буфета бутылки, одну за другой, и выливал содержимое в раковину.
— Не имеешь права! Не твое дело! — визжала она.
Пер поднялся, чтобы выйти.
— Сидеть! — рявкнул Франц. — Мы должны раз и навсегда избавиться от этой заразы!
Пер послушно сел на край стула.
Через час, когда со спиртным было покончено, пришло время решения вопросов.
Челль уставился на дисплей компьютера. Его мучили угрызения совести. Еще со вчерашнего дня, сразу после ухода полицейских, он решил поехать к Перу и Карине — и не мог себя заставить. Что он им скажет? Он не представлял даже, с чего начать разговор. Больше всего Челля пугало именно это — то, что он сам начал осознавать безнадежность своих попыток. Он, бесстрашный Челль, который, не опуская разящего меча, сражался с властями, неправедными капиталистами, неонацистами… Да с кем он только не сражался! Но когда речь заходила о его бывшей жене и сыне, из него словно выпускали воздух. Сил не было. Совесть высосала из него все силы.
Он в который раз посмотрел на фотографию Беаты с детьми. Конечно же, он любил Магду и Луке, ни за что не хотел бы их лишиться, но… все произошло так быстро… Быстро и неправильно. Не так, как должно быть. Поток событий просто-напросто увлек его за собой, как смерч, и, когда дым рассеялся, пыль улеглась, он так и не смог решить, чего больше принес этот смерч: добра или зла. Может быть, виной тому неудачный момент. Ему было сорок, кризис среднего возраста, как теперь модно это называть… и тут появилась Беата. Он поначалу не мог поверить — что в нем нашла молодая красивая девушка? Он же должен казаться ей стариком! Но нашла же… И он не смог противостоять этому порыву. Спать с ней, гладить ее обнаженное мускулистое тело, шелковистую, почти детскую кожу, выслушивать ее восторги, наслаждаться ее восхищением… Это было опьянение. Он был не в состоянии додумать до конца ни одну практическую мысль, не в состоянии принять ни одного решения — просто позволил потоку увлечь себя, не хотел трезветь… Но нельзя остаться пьяным на всю жизнь. И он быстро начал уставать от ее совершенно очевидной ограниченности (как же он раньше-то не заметил!). С Беатой просто-напросто оказалось не о чем говорить! Она была типичное дитя современной развлекающейся цивилизации, прочитала за всю жизнь в лучшем случае пару книг… Она ровным счетом ничего не знала ни о высадке человека на Луну, ни о венгерском восстании. Под конец ему надоела даже ее кожа — гладкая, шелковистая, без единого изъяна.
Он прекрасно помнил миг, когда все рухнуло, как будто это было вчера. Встреча в кафе… сияние ее голубых глаз, надутые губы: у нас будет ребенок, Челль! Теперь-то ты наконец должен рассказать все Карине, давно ведь обещал…
Именно в ту секунду он осознал, какую чудовищную ошибку совершил, и с трудом преодолел мгновенный импульс — уйти. Оставить ее здесь за столиком, пойти домой, лечь на диван и посмотреть по
Но мужской инстинкт тут же подсказал, что из этого ничего не получится. Есть любовницы, которые молчат, а есть любовницы, которые все рассказывают женам. И он ясно чувствовал к какой из этих категорий принадлежит Беата. Если он разобьет ее жизнь, она будет крушить все вокруг себя, пока не останутся одни руины. Она, не оглядываясь и не испытывая никаких сентиментальных сожалений, растопчет его жизнь, и подняться он уже не сможет.
Он знал это совершенно точно. И струсил. Он даже представить себе не мог, что останется в одиночестве. Сидеть в грязной холостяцкой квартире, таращиться на пустые стены и размышлять, куда ушла жизнь… Нет, этого он не выдержит. Беата победила.
Он оставил Карину и Пера. Просто оставил, как ненужный мусор, — и они именно так себя и чувствовали. Ненужным мусором. Он унизил и погубил Карину. И потерял Пера. Это была плата за ощущение девической кожи под пальцами.
Может быть… может быть, Пера он мог бы и сохранить. Если бы нашел в себе силы преодолеть то чувство вины, которое придавливало его к земле, как бетонный блок, каждый раз, когда он вспоминал оставленных им жену с ребенком. Но он не смог. Иногда пытался играть роль отца, но это было так редко, что никакого результата, кроме негативного, принести не могло.
А теперь сын стал совершенно чужим. Челль его не узнавал и, если быть честным, и не пытался узнать. Он поступил точно так же, как когда-то поступил его отец. Это приводило Челля в ужас. Он чуть не всю жизнь ненавидел отца, который бросил его с матерью ради другой жизни.
Он вырос без отца. И уготовал ту же участь собственному сыну.
Челль что есть силы ударил кулаком по столу, надеясь, что физическая боль отвлечет его от самоедства.
Не помогло.
Тогда он открыл нижний ящик стола и достал папку.
В какой-то момент он уже решил передать ее в полицию, но журналистский инстинкт в последнюю секунду дернул стоп-кран. Не так уж много получил он от Эрика. Челль прекрасно помнил этот разговор — Эрик зашел в его кабинет, начинал говорить, замолкал… Было совершенно ясно, что он сомневается, стоит ли вовлекать Челля в эту историю, и если стоит, то насколько. Несколько раз Челлю казалось, что старик сейчас повернется и уйдет, так и не посвятив его в детали.
Челль открыл папку и пожалел, что не спросил Эрика, не настоял… как он представляет себе… по крайней мере, в каком направлении Челль должен начать поиск? Несколько газетных статей, без разъяснений, без комментариев, — вот и все, чем он располагал.
— И что я с этим должен делать? — спросил он тогда.
— Это ваша работа, — тихо произнес Эрик. — Я понимаю, что вам это может показаться странным, но готового ответа у меня нет. Я даю вам инструмент, которым вы можете воспользоваться.
И ушел. Ушел, оставив Челля за столом, на котором лежали три газетные статьи.
Челль почесал в бороде и открыл папку. Он уже несколько раз собирался этим заняться, но все время возникали срочные дела. А если быть совсем честным, он просто не был уверен, стоит ли посвящать этому многие часы работы. Старик мог быть немного не в себе… иначе почему он напустил такого тумана? Мог бы выражаться яснее, если этот материал, по его утверждению, не что иное, как настоящая бомба. А теперь все предстало в новом свете. Эрик Франкель убит. И его папка начала по-настоящему жечь пальцы.
Надо засучить рукава и заняться этим делом. И он совершенно точно знал, с чего начать. С единственного общего знаменателя для всех трех статей.
Борец норвежского Сопротивления Ханс Улавсен.
~~~
Фьельбака, 1944 год
— Хильма! — Элуф рявкнул так, что жена и дочь выбежали ему навстречу.
— Что ж ты кричишь-то так, будто… — начала было Хильма, но тут же осеклась.
Элуф был не один.