Шрифт:
1
— Перегонять скот — все равно что отправлять нужду в ненастную погоду, — философски изрек И. В. — В обоих случаях можно искупаться не только в славе, но и в дерьме.
Слокум механически кивнул головой и зевнул. Он уже был сыт по горло бесконечными разглагольствованиями И. В. о мире, Западе, людях, скотине и дерьме, которыми тот его пичкал всю дорогу до Абилина и все обратные шестьдесят миль к юго-востоку от Ашланда, штат Монтана. Не то чтобы И. В. был самым большим треплом и занудой, с которым Слокуму когда-либо доводилось гонять скот, но семьсот миль верхом вокруг Черных гор по границе Плохих земель, через Великие равнины — вымотают душу из кого угодно.
И. В. — иначе его никто не называл — коренастый, похожий на круглый кактус мужчина с розовой лысиной, одетый в задубевшую от пота грязно-серую куртку из грубой бумажной ткани и кожаные штаны, которые выглядели так, будто по ним прошлось десятитысячное стадо буйволов, Вилей Ханикатт — самый тощий и ленивый пьянчуга и бездельник, которого только приходилось встречать Слокуму (И. В. втихомолку утверждал, что Ханикатт будет слизывать пот с бычьих яиц, если его фляга с виски когда-нибудь опустеет), и Вэйд Симпсон, большеглазый, зеленый как трава юнец, который божился на Библии, что ему уже двадцать, и для солидности жевал табак «Боевой Топор», — все трое входили в число тридцати двух человек, которые, глотая пыль и дождь в течение всего лета, перегоняли скот Форда Сирлза на рынок в Абилине. Бесконечная тряска в седле, рев животных с утра до полудня и с полудня до вечера, поиски отбившихся от стада, жара, жажда, ветер, змеи, скука и в конце жалкая кучка «зелененьких», ровно столько, чтобы кое-как пережить зиму в условиях, далеких от комфорта, — все это мало сочеталось с представлением Слокума о нормальной жизни. Но пока ему, как и другим, приходилось заниматься именно этой работой.
Никто из тех, кого он знал, не считал работу пастуха приятным времяпровождением. На протяжении всего пути этот вопрос обсуждался десятки раз. Однако как ни крути, а Форд Сирлз платил на целую треть больше, чем любой другой скотовладелец в округе, у которого Слокуму случалось работать, поэтому, когда ему предложили эту работу, он долго не раздумывал.
— Он наверняка щедрый тип, — заметил Ханикатт, прихлебывая из фляги.
Сделав солидный глоток, он тщательно закупорил ее пробкой и повесил на место рядом с пороховницей.
— А я все-таки не понимаю, почему он не расплатился с нами в Абилине? — сказал Слокум. — Ехать обратно в Монтану не имеет никакого смысла. Пустая трата времени, на мой взгляд.
— Похоже, мистер Сирлз забыл поинтересоваться твоим мнением, — встрял в разговор И. В.
— Надо ехать туда, где деньги, — произнес их молодой спутник — Банк в Ашланде, наверное, ломится от долларов и только и ждет, чтобы с нами поделиться.
Солнце уже садилось, светлый круг, полузакрытый синебрюхим облаком — предвестником скорой бури. Двадцать минут назад они миновали каменный брод на Порошковой реке, где смыли дорожную грязь с лошадей, одежды, остудили лицо и голову прохладной влагой.
Все четверо падали от усталости. Они достигли уже того состояния, когда восемь часов сна, завернувшись в одеяло у тлеющего остатка маленького костра, не могли возместить израсходованной за день мускульной энергии и придать гибкость телу и его членам. Слокум не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь так уставал. У него было такое чувство, как будто его протащили за ноги через щель в двери коровника, выжав все соки из его костей и всю кровь из вен и артерий. Ему казалось, что он похож на вялую, мокрую крысу. Ковбой судорожно ловил воздух ртом, не в силах сделать глубокий вдох. Его голова, шея, глаза, внутренности разламывались от усталости. Руки, сжимающие поводья на уровне груди, казалось, утратили всякую чувствительность. Но из всех органов наибольшие мучения ему доставлял
— Как насчет того, чтобы сделать привал, разжечь огонь и немного подкрепиться? — спросил Ханикатт.
— Я за, — поддержал его юноша.
Слокум замотал головой со всей энергией и выразительностью, которую позволяла ноющая шея.
— Нет, спасибо. Нам осталось каких-то сорок вонючих миль. Доберемся до места — будем отдыхать. Я сказал: едем дальше!
— Он прав, — заметил И. В.
Они ехали по широкой полосе скошенной травы, покрывавшей весь ландшафт, однообразие которого изредка нарушалось небольшими островками полыни. Чуть дальше виднелась река с поросшими ивняком берегами, а за ней на западе вырастала гряда скалистых гор Рокиз, напоминавших гигантскую красную игуану, припавшую к земле перед смертельным прыжком.
Воздух был душным, приближался дождь. Ветерок стих, позорно дезертировав перед лицом огромной тучи, накапливавшей ярость в синем небе. Они ехали навстречу сгущавшейся мгле — сквозь вечерние сумерки, только сухой перестук копыт по твердой земле нарушал тишину.
Слокум зевнул в кулак и с тоской подумал о простых прелестях жизни, в которых они были вынуждены себе отказывать за время своего нелегкого пути до Абилина: мягкие белые бедра, которые воспевал Ханикатт, горьковатое, приятное тепло виски, наждаком проходящее по всем внутренностям. Вкусная еда, веселая компания, игра за столом, короли, дамы, красные и черные тузы, появляющиеся в руке, растущая гора фишек, голубой табачный дым, обволакивающий головы игроков.
Там, впереди, его ждали триста «зелененьких», запакованных в конверт с надписью: «Дж. Слокуму». Триста хрустящих бумажек, которые обеспечат ему самую прекрасную жизнь, которую только можно купить за деньги в этой части мира. Это, конечно, не Мехико-Сити и не Фриско. Это даже не Абилин со свежевыглаженными простынями в номерах отелей, мягкими подушками и самыми смазливыми и чистыми женщинами во всем Ашланде. Но Ашланд со всеми своими прелестями стоял там, где и стоял.
«Проклятый Форд Сирлз! — выругался про себя Слокум. — Заставил нас тащиться обратно к самому началу пути, чтобы получить заработанные деньги. Мог бы, по крайней мере, предупредить, когда нанимал на работу».
Чем больше он об этом думал, тем сильнее в нем росло чувство негодования. За все те годы, что он провел на этих территориях, ему приходилось перегонять все виды четвероногих животных. И всегда оплата производилась на месте доставки. Ни разу ему не приходилось возвращаться назад для окончательного расчета.
— Дай бог, чтобы эта толстобрюхая скотина сейчас сидела в своем кресле-качалке с коробочкой на коленях. Во имя общего блага! — процедил он сквозь зубы.
— Ты что-то сказал, Джон? — спросил его И. В.
— Да так, ерунда. — Он смахнул пот с конской шеи себе на штаны. — Послушай, И. В., а что ты знаешь о Сирлзе?
— Он честный парень, если тебя это волнует.
— Откуда тебе это известно?
— Ашландцы так говорят. Он здесь живет еще с войны. Много лет. Ребята утверждают, что у него незапятнанная репутация.
— Почему же он не расплатился с нами в Абилине?
— Я точно не знаю.
В разговор вмешался Ханикатт:
— Покупатели — Голландец и Француз — заплатили ему вперед, насколько я слышал.