Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

…Мчались бездорожно к торному шляху (что соединял русскую крепость Внезапную с Ташки-чу); по нему было легче уйти от погони. Но разделившаяся на два отряда сотня есаула Румянцева отрезала им путь.

Кони то стремительно неслись, сгрудившись вместе, то вдруг рассыпались веером, уходя от горячих казачьих пуль.

…Не доезжая спасительного

кургана, наскоро затаились в овражье. Тяжело. Идущий враздирку отряд во главе с Моздоком напоролся на засаду и, потеряв четверых, остановился. Спешился. Мюриды вскочили на лошадей.

– К кургану, братья!

Но до кургана далеко. Он, как мираж, лишь кажется близким.

У старого, давным-дано пересохшего колодца Кумык-су опять пальба. Пострелялись с казаками чечены. Джемалдин приказал своим уходить в лабиринты кургана. Сам остался: отбивать наступавших гребенцев Румянцева. Но не один остался. Против воли мюршида рядом с ним стреляли крымские ружья Хафиза и Вали. Зло стреляли. Метко стреляли. Еще двоих казаков ранили, одного убили. Хафиз Ножайюртовский военную песню запел. Как отец пел, как дед пел, как прадед…

Но и казаки бабами не были - с детства на коне, при оружии. Пули их совсем рядом, свистя и жужжа, срезали жухлые стебли ковыля и татарника, обивали камни обвалившегося колодца, за которым укрылись мюриды. На беду, отвязавшийся от общего узла конь Вали вырвался из укрытия. Для горца конь второй после человека - брат и кунак. Бросившийся спасать гривастого друга джигит был тут же смертельно ранен. Конь убит.

– Волла-ги!

Судорожно корябая землю кинжалом, Вали Атагинский хотел было подняться и броситься в шашки на ненавистных урусов… Но новый залп вырвал из него жизнь.

– Билла-ги!

Хафиз, расстрелявший весь свой запас пуль, подполз к убитому, закрыл его остекленевшие глаза; они пристально и серьезно смотрели на яркое синее небо, в них отражались белые папахи кучевых облаков.

– Талла-ги! Прости, брат.
–  Хафиз быстро выбрал нерасстрелянные заряды из намокшей кровью черкески.
–  Тебе они… больше не понадобятся. Я отомщу гяурам за твою кровь.

Ахильчиев меж тем тихо тянул молитву во славу Аллаха, привычно заряжал винтовку и пистолеты, старательно загоняя вороненым шомполом обернутые в промасленные хлюсты пули, подсыпал из рога серый порох на полки⁹⁶ и проверял, надежно ли ввинчены кремни. «Что ж… будем биться, пока есть силы… пока стучит в жилах кровь…» - мрачно думал он, поглядывая на подползавшего Хафиза.

…Но то ли Небо услышало молитвы Джемалдин-бека, то ли казаки усомнились в количестве отчаянных горцев, засевших в развалинах Кумык-су… Но драгоценное время было выиграно.

– Аллах акбар!

Вайнахи наудачу разом спустили курки. В пороховом дыму взлетели на коней, в облаке пыли понеслись к кургану.

* * *

– Оборони Христос! От меня не уйдуть, чучелы!

Максюта вскинул к плечу тятино ружье, на миг прищурил левый глаз и, по-казачьей, сызмальства усвоенной привычке шепнув: «Отцу и сыну», послал пулю… То ли он, станичник Лучев, не умел стрелять влет фазанов!

Вали Атагинский, уходивший целиной на крапчатом коне, выронил из рук сверкавший полумесяц сабли, кувыркнулся с седла и камнем упал в ковыль.

– Есть!
–  радостно и азартно вырвалось из груди Максюты.
–  Воть тебе пиковый король, гад! Абы ты ко мне с подарком приехал, тадыть другой и бесед у нас с тобой был, кунак.

– Лучина! Верста-а!!
–  Хорунжий Никитин ударил ножнами своего горбоносого маштака - нагнал заряжавшего на скаку ружье Максюту. Кони поравнялись пенистыми мордами.
–  Молодца! Видал, как стрелил татарина! Айдать нагоним остальных!
–  сквозь режущий ветер гаркнул Владимир.
–  Ажник страмно не нагнать басурмана! Эт, видать, передовые…

Конец ознакомительного фрагмента.