Железный Совет
Шрифт:
Скоро из узкой каменной горловины поезд выйдет на открытое плато, где его ждет вся милиция Нью-Кробюзона. Каттер мысленно видел его. Вот он подходит, все ближе и ближе, граждане Совета бледнеют, видя, что ждет их впереди, но не теряют мужества, ведь они знают, что ничего сделать нельзя. Когда котел погаснет и паровоз остановится, милиция уже окружит их со всех сторон. Значит, им остается лишь пасть смертью храбрых в бою. Знание нахлынет на них волной; покрытые испариной, перекошенные от ужаса лица сотен свободных граждан вновь застынут в суровом спокойствии, и паровоз прибавит скорость. И на
– Жми, мы уже били милицию дважды, побьем и теперь! – раздадутся крики.
Лживые крики – но все радостно сделают вид, будто верят. Некоторые шепотом обратятся к своим богам, или ушедшим предкам, или любимым, станут целовать амулеты, которые ни от чего их не защитят. И закричат:
– Железный Совет!
– За Коллектив!
– За Переделку!
Железный Совет, вечный поезд, заревет, выталкивая пар из всех щелей, пронзительно зальются свистки в кабине машиниста, загрохочут ружья, посылая вперед ураган пуль. Поезд войдет в зону обстрела, и под скрежет изрешеченного пулями железа, под вопли умирающих страшной смертью повстанцев Железному Совету придет конец.
«Боги мои, боги».
Анн-Гари и Рахул отправились назад к Совету. Каттер, придерживая коня, поехал за ними. Он смотрел на приближающуюся груду железа. «Последний шанс». Через милю, не больше, ласковым объятиям скал придет конец. И снова над головами закружили вирмы, только говорили они с иным акцентом: это городские вирмы явились поприветствовать гостей.
– Скорее, скорее! – орали они. – Мы ждем. Там, за милицией. Вас дожидаемся.
И, описав в воздухе круг, они полетели назад, к каким-то железякам, сложенным на запасном пути.
– Анн-Гари!
Окрик донесся сверху, с края расщелины, футах в двадцати над их головами. Каттер поднял голову и увидел Иуду.
У Каттера вырвался крик. Он натянул поводья, Рахул и Анн-Гари тоже остановились и подняли головы. Иуда Лёв стоял на краю и бурно размахивал руками, пытаясь привлечь их внимание.
– Анн, Анн-Гари! – кричал он. – Каттер! – И он широко развел руки, подзывая обоих.
– Иуда… – вымолвил Каттер.
– Поднимайтесь, поднимайтесь. Что вы тут делаете? Что? Боги мои, да поднимайтесь же.
Тяжелому, как динозавр, Рахулу подъем было не одолеть, он скользил и съезжал назад. Пришлось ему ждать внизу, а Каттер с Анн-Гари, цепляясь за торчащие из склона корешки, вскарабкались наверх, выпрямились, и Каттер, все это время упорно глядевший себе под ноги, поднял бледно-серое, как сланец, лицо и взглянул на Иуду Лёва.
Иуда с непроницаемым выражением поглядел на Анн-Гари, потом заключил ее в объятия и долго не выпускал. Каттер смотрел. Каттер облизнул губы. Каттер ждал. Наконец Иуда повернулся к нему и с гримасой, отчасти похожей на улыбку, обнял его тоже, и Каттер на долю секунды буквально повис на нем. Закрыв глаза, он положил голову на плечо Иуды, но тут же выпрямился и сделал шаг назад. Отчетливо были видны рельсы, выходившие на равнину.
Они смотрели, все трое, смотрели друг на друга. Вот он: высокий, худой, поседевший человек по имени Иуда Лёв. «Кто же ты?» –
Место было уединенное. До города – рукой подать. Снова прилетели и закружили над головами вирмы, истерически выкрикивая предупреждения.
– Чем ты был занят? – спросил Каттер. «Что ты делаешь сейчас?» – Они не остановились, Иуда, не повернули. Я пытался…
– Я знаю. Я знал, что они не согласятся. Неважно.
– Что произошло? В городе?
– Ох, Каттер. Кончено, все кончено…
Иуда был тих и напуган. Он взглянул мимо Каттера и Анн-Гари на поворот дороги – туда, откуда должен был появиться поезд. Потом снова на товарищей, опять на дорогу. Его внимание беспрестанно переключалось.
– Что будем делать? – спросил Каттер.
– Ничего уже не поделаешь, – ответил Иуда. – Он уже не тот, что прежде. Город… он опять изменился.
– Зачем ты здесь, Иуда? – спросила Анн-Гари. – Для чего ты пришел, Иуда Лёв?
Тон у нее был заговорщический. Они едва заметно улыбались друг другу, как соучастники. Голоса обоих звучали слегка игриво. Даже перед неизбежной бойней, уже увидав милицию, Анн-Гари кокетничала. То и дело она протягивала руку и касалась Иуды, который отвечал ей тем же. Напряжение между ними напоминало зверька, который жался то к нему, то к ней – по очереди. Иуда то заглядывал ей через плечо, то снова смотрел в лицо.
– Иуда! – закричал Каттер, и тот обернулся.
– Да, да, Каттер. Конечно. – Он успокоился. – Зачем ты пришел?
– Что ты сделал, Иуда? – спросил Каттер.
Но тут раздался шум, Иуда радостно вскрикнул, словно маленький мальчик, и запрыгал на месте, тоже совсем по-мальчишески. В его глазах стояли слезы. Он плакал и улыбался.
Столб дыма показался в полумиле от них. Вечный поезд. Извиваясь, он выполз из расщелины, словно покрытый копотью червь из своей норы, ускорил ход, круто повернул, огибая край каменной бреши, и оказался совсем близко. Поднятый поездом ветер ударил Каттеру и Анн-Гари в лицо, когда они повернулись и увидели круглые огни паровоза, почти неразличимые при свете дня, но все же освещавшие камни и рельсы. Железный Совет вышел на последний отрезок пути.
«Нет!» Каттер не знал, сказал он это вслух или только подумал. Он не верил в то, что за спинами милиции прячутся революционеры. Он смотрел, как Железный Совет выходит из каменной расщелины навстречу смерти, и кричал или думал, что кричит: «Нет!»
Оскалив зубы предохранительной решетки, овеянный легендами, увешанный охотничьими трофеями паровоз-фетиш с ревом вез в бой лучших воинов – огромных переделанных, рычащих кактов с длинными ножами наголо, – а по бокам бежали спасшиеся из Нью-Кробюзона, подбадривали их криками и осыпали конфетти, словно в праздник. Весь осажденный город на колесах шел в бой; второй паровоз, все вагоны, каждая часть поезда стала оружием. Колеса отбивали железный ритм, дым валил из всех труб, все прильнули к окнам, готовые открыть огонь, без всякого плана, повинуясь безрассудным крикам «вперед!».