Желтая линия
Шрифт:
— Вот же! — Я показал Щербатину свой танковый магнитофон, прошедший со мной все передряги и чудом уцелевший.
Пошла запись. Звук был хриплый и плавающий, но он в один момент обрушил на меня все впечатления того дня. Все вспомнилось ярко, словно было только вчера. Но не страх, не горечь, не обида вернулись в мою память, а почему-то торжество. Я слышал гимн победы. Пение сотен или тысяч людей, оставшихся на заболоченной планете по ту сторону черной космической пропасти, вселяло радость. Я не видел ничего вокруг, я был
Короткая запись кончилась, и я взглянул на Щербатина. Он неподвижно сидел с закрытыми глазами, его губы шевелились, как будто он неслышно проговаривал некое заклинание.
— Еще, — хрипло сказал он. — Включи еще раз.
— Пожалуйста, — удивился я.
Он открыл глаза и посмотрел на меня. В нем уже не было ненависти, усталости, отчаяния. Появилось что-то такое, чего я никак не мог понять. Мудрость, что ли, гордость — не знаю.
— Вот зачем тебе нужен был магнитофон, — сказал Щербатин. И вдруг он вскочил, ошарашенно хлопая глазами.
— Беня! Ты идиот! А ну, дай эту штуку сюда!
— Ты что?! — испугался я.
Он почти силой вырвал у меня магнитофон и бросился к дверям. Но на половине дороги вернулся, продолжая таращить глаза, и выпалил мне в лицо:
— Беня! Ты — гений!
Щербатин — человек, конечно, падкий на разные неожиданности. Но такой прыти я не ожидал даже от него.
Ровно через три дня и три ночи — как в сказке — мы перебирались в новые квартиры. В собственные квартиры.
Щербатин уже по-хозяйски ходил из комнаты в комнату, поддавал ногами чей-то старый хлам, передвигал тумбочки, а я заторможенно смотрел на все это и никак не мог поверить в реальность происходящего. Мне мерещился сердитый комендант, который вот-вот ворвется и выгонит нас в шею.
Никто нас, конечно, выгнать не мог. Потому что сканер, я специально это проверил, однозначно показывал — гражданин Беня, шестое холо. Шестое холо!!!
— Щербатин, — говорил я, — мне все понятно, и я уже ничему не удивляюсь. Но шестое холо… Это не ошибка?
Он развалился в кресле и поглядел на меня глазами победителя.
— Когда-то давно я обещал сделать из тебя человека. И ведь сделал! — Он расхохотался, донельзя довольный собой.
— Как? Я спрашиваю, как несколько минут плохой записи смогли превратить нас из смердов в уважаемых людей?
— Несколько минут — не так уж мало. Ты обратил внимание, как тот вшивый кутюрье распорядился покроем ивенкских костюмов? Он налепил моделей и в каждую добавил лишь детальку, небольшой элементик. И этот элементик заиграл, потому что есть в нем…
— Есть в нем искорка живого, исконного, народного, — механически проговорил я.
— Да!
— А музыка?
— А то же самое. Просто разбавить пожиже — и все дела. Твою запись разберут по ноткам, по полутонам — и налепят с полсотни непритязательных мотивчиков. И в каждом — по маленькой живой искорке, гарантирующей успех.
— То есть из ивенкской музыки наделают дерьма и дешевки?
— Давай без патетики, Беня. Век великих шедевров и самородного искусства ушел, смирись с этим. Никто не позволит себе зараз выдать нечто гениальное, к умным мыслям и талантливым проявлениям ныне принято относиться экономно. Творчество по миллиграммам вносится в массовую культуру, как витамин С в синтетическую газировку.
— Может, ты и прав… Но шестое холо! Чертов ты проныра!
— Можно было получить и побольше, но постепенно. Я решил меньше, но сразу. Шоу-бизнес — дело прибыльное. Ты выступал как хозяин произведения, а я — твой коммерческий директор. Говоря по-нашему, продал права.
— Невероятно, — вздохнул я.
— А ты еще жаловался на предсказуемость жизни. Ох, дел у нас с тобой сейчас будет невпроворот. Квартиры обставлять, помощников нанимать, с обществом знакомиться. Чем, поэт, думаешь заниматься? Надеюсь, бросишь свои производственные сонеты?
— Учиться надо. И дальше расти.
— О-о, мальчик-то совсем взрослый стал, — поощрил Щербатин. — И кем будешь, когда вырастешь?
— Посмотрим. Между прочим, я на производственных сонетах уже всю технологию чугунного литья выучил. Могу мастером в цехе стать или инженером по ТБ.
— Боже, какая проза… Давай-ка для начала отдохнем. Вызовем машину и поставим на уши весь местный Бродвей. Беня! — воскликнул он. — Тебе же теперь с девочками дружить можно! — Он радостно рассмеялся.
— Немыслимо, — продолжал удивляться я. — Много дней ползать по болотам, рисковать, терять руки-ноги — и ничего. А тут какие-то мотивчики — и на тебе, шестое холо.
— Ну, правильно! Это называется общий баланс справедливости в мировом пространстве. Мы с тобой должны были получить эту награду. Мы заслужили ее. Новая жизнь наступает, ты понял?
— Понял, но никак не приду в себя. Мне еще не приходилось вот так — из грязи в князи.
— Ну, конечно, ты предпочитал всю жизнь в грязи. Все, хватит ныть. Едем развлекаться, мне не терпится вкусить новой жизни. Можешь заняться самоанализом в дороге.
Мы с большим удовольствием скинули босяцкое тряпье и, не сговариваясь, оделись в ивенкские костюмы. И завязали волосы хвостами на затылке. В новом облике я сразу почувствовал себя на порядок бодрее. Теперь никто не запретит мне выглядеть, как я хочу.
Мы еще не умели пользоваться терминалами, поэтому машину нам вызвал комендант этажа. Водитель был совсем молодой, но важный и переполненный чувством собственного достоинства. Его простой, но симпатичный костюмчик с карманами и погончиками выдавал обладателя третьего холо. Он в момент распознал в нас новичков и пообещал, что сам отвезет, куда надо.